Милостью Божьей. Светлана Гершанова

у няни своя комната была.

      – Да нет же, помню! И ещё – дома высоченные, и двор, ворота железные, и я одна, как в колодце.

      – Потому и гуляла одна, что двор был, как на ладони, и ворота закрывались, тебе уже три года было. И дома были трёхэтажные всего!

      А мне помнится – дома высокие, серые, асфальт во дворе серый, и такое одиночество, такая бесприютность … Но вот крик из окна:

      – Ланочка, домой! – И я бегу, счастливая, вспомнили обо мне, позвали, значит, я им нужна!

      Переезд. Пустая огромная квартира, по комнатам можно бегать вкруговую: столовая – спальня – детская – кухня – опять столовая. Детская была тёмная, потом прорубили окно в соседний двор. И самая большая комната – пятнадцать квадратных метров.

      Но тогда квартира была огромной и пустой, старые хозяева ещё не все вещи перевезли, у стены горкой стояла посуда. Как-то мне дали кашу в чужой красной тарелке. Бурный протест:

      – Бабушка, нельзя брать чужого!

      – Ешь, Ланочка, наши тарелки ещё на Соколовской.

      Откуда я в три года знала, что нельзя брать чужого?

      Спальня – детская – кухня. Навсегда ощущение, что большой дом, свой. Это взрослым кажется, что их дом, их дети, ничего подобного! Дом наш, родители наши, улица наша!

      В этом доме уже помню всё, и более ранние воспоминания, наверно, перенесены сюда:

      – Спи, Ланочка, спи, детка! Дома нет никого, мама с папой в гости ушли. Спи, милая, я устала, у меня ещё дел-то сколько, со стола убрать, посуду вымыть и тебя укачать.

      – Ты иди, мой посуду, я сама себя укачаю.

      Это было раньше, здесь меня никто не укачивал.

      В новой квартире всегда рядом бабушка, готовит, печёт, варит. Кухня так и осталась на всю жизнь самым любимым местом.

      Печка дышит теплом, быстрые бабушкины руки чистят картошку, крошат капусту. Я достаю до края огромного стола только носом, и бабушка смеётся:

      – Опять твой нос не там, где нужно!

      А однажды огромная рыбина взметнулась, вырвалась из бабушкиных рук, пролетела у меня над головой, шлёпнулась на пол и заметалась по тесной кухне.

      Бабушка схватила меня и выбежала в комнату. Мы стояли в обнимку и вздрагивали от общего страха, когда рыбина билась за дверью о пол и стены.

      Почему она жила с нами, а дедушка один в пустой квартире в соседнем дворе? Он приходил, рыжий, худой и высокий, как бабушка. И бесконечно добрый, какая-то доброта в чистом виде, и кротость, и любовь.

      Бабушка была красавицей. Я и сейчас любуюсь её старой фотографией, какая осанка, прелесть какая! Моя двоюродная сестра на неё похожа, одной из первых красавиц была в городе, а я в папину родню. Но говорят, если девочка похожа на отца, это к счастью.

      Я и была счастливой всю свою жизнь, если забыть всё горькое и тяжёлое.

      Дедушка сажал меня на свой ботинок и говорил вкрадчиво, тихо покачивая:

      – По гладенькой дорожке, по гладенькой дорожке…

      А я-то знаю, гладкая дорожка вот-вот кончится, и я взлечу вверх:

      – По кочкам! По кочкам! По кочкам!

      Как мы смеялись!

      Он