Я у мамы дурочка. Светлана Гершанова

что мы разные.

      А тогда, после обсуждения на секции, она вдруг прислала мне письмо – мы не можем дружить, не должны, потому что нас друг с другом сравнивают и сталкивают лбами.

      Ну не должны, так не должны. Я ничему не удивлялась, маятник стоял в крайней противоположной точке. Стоял намертво.

      Я очень разозлилась – на себя, конечно. Давно не сидела за столом, мы с ним отвыкли друг от друга! И у настольной лампы давно сломан абажур.

      – Мы ещё поборемся! Ты будешь сидеть за столом каждый день. Даже если ничего не будет получаться. Абажур можно сделать из ватмана и скрепок.

      У меня потом несколько лет был абажур из ватмана с моими подписями вместо рисунка.

      И Гарнакерьян год за годом, встречая меня в городе, спрашивал:

      – Светлана, почему ты не приходишь к нам на секцию поэзии? У нас теперь всё по-другому.

      – Спасибо, мне хватило одного раза.

      – Ну-ну…

      Критик

      Прошли годы, меня приняли в Союз писателей, я переехала в Москву.

      Я очень полюбила Переделкино. Это была любовь с первого взгляда, с первого приезда. Стояла зима – белый снег, белые берёзы, белая сказка…

      Со временем этот Дом творчества раз или два в году становился моим домом.

      Чаще всего путёвки доставались не в сезон, но мне было хорошо там в любое время года.

      Полупустая столовая, мы сидим за столом с немолодым человеком. Завтракаем вдвоём, ужинаем вдвоём, днём он в городе. Ведём ни к чему не обязывающую светскую беседу.

      – Опять дождь! – хмурится он.

      – Хорошо!

      – Почему хорошо?

      – В дождь пишется хорошо.

      – А вы пишете? Я думал, вы чья-нибудь дочка. В это время здесь родственники в основном. Да вы не обижайтесь!

      – Я и не обижаюсь, привыкла. Как-то забыла членский билет. Опаздываю на интересный семинар, прошу женщину на вахте в Доме литераторов: «Пропустите меня, пожалуйста! Я вам завтра билет покажу!» А она спрашивает: «Чей билет? Папин? Мамин?»

      Мы смеёмся вместе. А назавтра опять:

      – Ну, погода!

      – Хорошо! Не тянет на улицу. А то приезжаю и несколько дней за стол сесть не могу, хожу обнимаюсь с берёзами.

      – Да? А что вы пишете?

      – Всегда писала стихи, для них за столом сидеть не надо. А сейчас пробую прозу, тут уж от стола – никуда.

      – Дайте стихи почитать.

      – Нет. Я вас боюсь.

      Это была чистая правда. В какой-то момент я вдруг узнала в нём того обличителя мелкобуржуазности, из давнего семинара молодых, но отступать было поздно. Да и зачем, он меня явно не узнавал. Ну, мелькнуло много лет назад в толпе молодых поэтов лицо, и то – муж, сын, дочка в проекте.

      Такой хороший повод заклеймить мелкобуржуазность как вредоносное явление для нашего строя!

      – Ну что вы! Не бойтесь, я вам обещаю – если мне не понравится, я просто вам ничего не скажу.

      И я дала ему стихи, дурочка. Мы продолжали встречаться за завтраком и за ужином. Он ничего не говорил о моих стихах. Светская беседа! Одиннадцать дней.

      Чего мне стоило держаться, не задавать вопросов, да просто не