Я у мамы дурочка. Светлана Гершанова

тут ни при чём, я точно знаю!

      На семинарах нами занимались известные поэты. Мы, молодые, были им интересны! Почему в Ростове мы были интересны только Жаку? Он и на этот семинар приехал, я увидела его в коридоре и удивилась. Хотя чему было удивляться, неужели годы должны были пройти, чтобы я поняла: он приехал поддержать меня!

      Кого только не видели мы в кулуарах! Мы знали этих поэтов по книгам и журналам, они были для нас непререкаемым авторитетом.

      И Юлия Друнина говорит, что у меня самые интересные стихи в семинаре. И Борис Ручьёв дарит мне свою книжку, а ведь один молодой поэт просил её на коленях.

      И я, как в юности, хожу со свитой в три-четыре человека, и тот же молодой поэт объясняется мне в любви.

      Я влюбляюсь, только не в него, а в красивого морячка. Мы ходим с ним за руку. Его корабль уходит на Кубу. Ему ещё служить полгода, а потом он по дороге домой за мной заедет.

      Не заехал, конечно. Когда мы с ним пришли в гости к Дине Терещенко, она это сразу поняла:

      – У вас ничего не получится, он слишком красив.

      Но это было потом, в чёрную полосу, когда и так всё было плохо, карета стала тыквой, а лакеи – крысами.

      А тогда… Мы сидим на ступеньках в Доме союза и слушаем любимых поэтов. Зал переполнен, нас впустили без мест. Мы на ступеньках, они на сцене, хотя мы почти ровесники. И ни тени зависти в душе! Всё ещё будет у меня, я уверена, и ведь сбылось же!

      Но когда ещё это будет. Сколько за это нужно съесть кислых яблок у встречной яблоньки, как та падчерица, ситных пирожков, делать всё то, на чём проверяет на прочность судьба.

      Я даже не огорчаюсь, когда Сергей Поделков ругает меня в докладе за мелкобуржуазность. Были у меня стихи в сборнике, как я любуюсь мужем и сыном, а муж хочет ещё и дочку.

      – Зачем нам все эти семейные радости! – гремел он с трибуны.

      Какие семейные радости, я не замужем, и я ещё не знаю этого, но у меня никогда не будет ни сына, ни дочки.

      Аршак Тер-Маркарян, из нашего Клуба молодых литераторов, говорил мне потом, что этот доклад они проходили в Литинституте.

      Он был полностью опубликован в «Литературной газете», и я фигурировала в нём как образец мелкобуржуазности.

      Но это ещё когда будет! А пока пять человек принимают в Союз, про меня спорят, за меня и Ручьёв, и Юлия Друнина, но Марк Соболь говорит:

      – Она написала прекрасную книжку. Эта книжка завершена, она вложила в неё всё, что могла, и, по-моему, больше ничего не напишет. Давайте подождём вторую книжку, а там посмотрим!

      И его послушали. Я оказалась в числе тех, кого отложили до второй книжки.

      Конечно, вся моя жизнь сложилась бы по-другому, но я уезжала уверенная, что это временная отсрочка. Как это я больше не напишу стихов? Да пока дышать я умею!

      И вторая пятёрка – это как серебряная медаль на Олимпиаде!

      В Ростове мне сказали, что на поэтической секции состоится обсуждение моих стихов.

      Мудрый Жак сказал:

      – Откажитесь, послушайте опытного человека!

      Не послушалась, дурочка.

      Осталось ощущение, что меня заманили и избили жёстко и жестоко. Помню,