Тонкий холод. Книга баллад. Сергей Ильин

вопрос.

      Только покинув родную страну,

      смог подарить я вторую весну

      маме, свершив нелегальный обмен, —

      и как бы крошечный стал супермен.

      Но – шутки в сторону, а без меня

      мама жила б до последнего дня

      в дачной окраине, где так хорош

      воздух, который она ни во грош

      ставить упорно не склонна была,

      и – девяносто с лихвой прожила.

      Я же давно на чужбине живу

      и – второй родиной землю зову,

      где родился – в городке Эйзенах —

      он – «мое все». Кто? Конечно же, Бах.

      Не удосужилась мама моя

      съездить туда, где с семьей живу я,

      втайне желая понравиться тем,

      кто с перестройкой давно стал никем.

      Да, изменилась Россия-страна,

      но диссонансом, как прежде, сильна.

      Режет контраст нестерпимо нам слух:

      это и есть сокровенный наш дух.

      Подвиг великий нам легче свершить,

      чем в тишине и достоинстве жить.

      И не усвоим мы западный свет,

      ибо у нас чести в мелочи нет.

      Может, конечно, с другой стороны

      не понимаем родной мы страны:

      так, как состарилась мама моя,

      вряд ли сумею состариться я.

      Что тогда проку от мыслей моих,

      если мне трудно достоинство их

      чуждых распаду чертами лица,

      точно печатью, скрепить до конца?

      Снова смотрю я на маму мою:

      родины автопортрет узнаю.

      Тех, разумеется, сталинских лет:

      много в них мрака, но есть в них и свет.

      Трусость там есть, но она так сродни

      робости, всякой лишенной брони.

      Свету от свечки та робость близка,

      ибо в ней нет ничего – свысока.

      Если характер без острых углов,

      то принимает и власть он без слов.

      Это мне в маме, я должен сказать,

      самое трудное было принять.

      Сжиться с покорностью может любовь?

      Или нужна ей горячая кровь?

      Этот вопрос, что страшней гильотин,

      русским и задал маркиз де Кюстин,

      нож им нам в самое сердце вонзя.

      Вот только, к счастью, ответить нельзя

      определенно вполне на него.

      Я это понял лишь после того,

      как пригляделся внимательно к ней:

      в зеркале к старенькой маме моей.

      Как хорошо постарела она!

      и как вдруг явственно стала видна

      прежде не видная в теле – душа.

      Этим-то старость ее хороша!

      Многое дал бы я, чтобы узнать

      и про маркиза предсмертную стать:

      как его тела свершился распад,

      был ли ему он хоть чуточку рад,

      и сохранил ли он образ лица,

      в коем достоинство есть до конца.

      Маленький сын от первой жены

      Не правда ль: малыш наш явился из сказки?

      не знает никто туда путь!

      украл он у мамы лазурные глазки,

      и