Две жизни Пинхаса Рутенберга. Пётр Азарэль

которой он был. Савинков, стремясь помочь другу, сразу же обратился к нему.

      – Я не член ЦК, но хотел бы выразить своё мнение.

      – Говори, Павел Иванович, – поощрил его Натансон.

      – Марк Андреевич, ЦК рано или поздно придётся взять на себя дело Гапона. Поэтому лучше сейчас, а не тогда, когда он будет принужден к этому обстоятельствами.

      – Пока я жив, с этим не соглашусь! – сказал Натансон, ударив кулаком по столу. – Сейчас не следует ничего публиковать. Мало ли у революции тайн. А через год – два ЦК заявит о нём.

      – Ты думаешь, что Гапон погиб невинно? – спросил Рутенберг.

      – Нет, я так не считаю. Но моральное право на казнь имел только ты, – ответил Натансон.

      – А приговор ЦК? – не унимался Рутенберг.

      – Когда ты написал, что свёртываешь дело и уезжаешь за границу, мы выразили согласие участвовать в общественном суде над Гапоном, – объяснил Марк Андреевич. – Назначили нашего представителя, чтобы через него предъявить суду твои показания о его предательстве.

      Он посмотрел на огорчённого Мартына и продолжил:

      – Центральный Комитет не может одновременно судить и приговаривать к смерти. Поэтому, участвуя в публичном суде над изменником, он не может заявить, что убил его.

      – В таком случае я от своего имени опубликую подробное изложение дела, – предложил Рутенберг.

      – Но только без упоминания ЦК и Боевой организации, – согласился Азеф.

      Натансон и Савинков не возражали.

      Вернувшись к себе, Рутенберг принялся составлять заявление от имени суда и приговора рабочих. Закончив, поставил для освидетельствования свою подпись. Но отправить его почтой или нарочным посчитали невозможным. ЦК настаивал уехать за границу и послать заявление оттуда. Зарубежные и российские газеты вдруг вспомнили о Гапоне и начали писать о его пропаже. Рутенберг не соглашался на эмиграцию, так как это осложняло его двусмысленное положение, но, в конце концов, ему пришлось поторопиться.

      2

      Оказавшись в Берлине, Рутенберг захотел встретиться с Михаилом Гоцем. Внук знаменитого чаеторгового предпринимателя Вульфа Янкелевича Высоцкого, он был одним из основателей партии эсеров и член её ЦК. Рутенберг знал о его фатальном диагнозе – опухоли спинного мозга и, движимый подсознательным чувством и не отдавая себе в этом отчёта, шёл к нему, чтобы проститься.

      Тяжело больной, Гоц уже не вставал с постели. Увидев Пинхаса, он в знак приветствия махнул рукой.

      – Здравствуйте, Михаил Рафаилович.

      – Рад тебя видеть Пётр Моисеевич. Теперь весь мир для меня эта комната и жена.

      – Не падай духом, Михаил, всё будет хорошо. Тебя вылечат. Здесь в Берлине сегодня лучшие в мире врачи.

      Он старался держаться весело и беззаботно, полагая, что это придаст приятелю сил. Но Гоц только грустно улыбался. Он лежал в подушках, блестя своими чёрными юношескими глазами, и расспрашивал Рутенберга о жизни в России.

      – Я прочитал в здешней газете о загадочном исчезновении Гапона, –