О Гриньке, о Саньке и немного о девчонках. Варлаам Рыжаков

может, так?

      – Не, Сань, без ножей нельзя. Вдруг волк или медведь. Ранишь – придётся врукопашную схватиться.

      – Верно, – вздохнул я.

      Ножи сделали из старых брошенных кос. Не ножи, а сабли. Только загнуты в обратную сторону. Рукоятки обмотали тряпками.

      В воскресенье утром привязали тесаки к поясам и…

      Нет, надо было поймать собаку. Что это за охота без собаки! Ни один уважающий себя охотник не выйдет на промысел без верного друга.

      Для нас таким другом был Тарзан.

      Он бегал ничейным – общеколхозным, и жизнь у него складывалась по-настоящему собачья. Квартировал он где придётся, кормился отбросами на помойках да тем, что дадут мальчишки. А мальчишки народ не ахти сознательный. Иногда и покормят, а иной раз такого пинка дадут…

      Тарзана мы нашли у мусорной ямы за домом председателя колхоза. Здесь была его лучшая кухня.

      – Тарзан, ко мне, – позвал Гринька.

      Пёс настороженно повернул голову и скакнул в сторону.

      Гринька вынул из-за пазухи припасённый на охоту ломоть хлеба.

      Тарзан вмиг сменил своё недоверие на горячую преданность. В два прыжка он очутился возле наших ног, завилял хвостом, запрыгал и даже унизительно поползал на брюхе.

      Пока он так заверял нас в своей искренней дружбе, я посадил его на верёвку.

      Горбушку Гринька снова спрятал за пазуху.

      Тарзан жадно облизнулся.

      – Нет, друг. Поймай сначала зайца.

      Пёс, ободрённый его словами, начал вести себя совсем легкомысленно. Нам это стало неприятно. Да и кому хочешь не понравится. Представьте себе: мы идём вдоль деревни, идём почти что с настоящим ружьём, идём не куда-нибудь, а на охоту. И собака должна чувствовать это и держаться степенно, озабоченно. А он, бестолочь, только мешал нам идти, скакал перед нами на задних лапах и всё лез к Гриньке целоваться.

      За деревней Тарзан одумался. Он, видимо, понял, что рассчитывать на спрятанную горбушку не приходится, и загрустил. Начал печально оглядываться, отставать.

      Я потянул его силком.

      Так мы и охотились. Я шёл впереди, за мной на верёвке тащился пёс, а за ним, погоняя его, как телка, шёл с самопалом на плече Гринька. Мы обошли весь колхозный огород, где, как уверял Гринька, зайцев хоть за уши цапай, облазили все долы и овраги, измерили шагами поля вокруг деревни, измучились – и всё без толку.

      Звери-зайцы как вымерли.

      – В лесу они, – решил Гринька, – осины гложут.

      Я вздохнул.

      – И нам бы.

      – Что?

      – Поесть.

      Гринька достал горбушку и разломил её на троих.

      – Поедим – и в лес.

      Я едва не подавился.

      – А не завтра, Гринь? Уж больно ноги гудят.

      – Мы с краешку, Сань. Посмотрим и вернёмся.

      – Если с краешку.

      – В осиннике. Там и волки бывают.

      – Волки… А что ты, Гринь, всё ходишь и ходишь с ружьём? Дай и я похожу.

      – Оно тяжёлое, Сань. А ты и так устал.

      – Я уже не устал, Гринь.

      – Зато