О Гриньке, о Саньке и немного о девчонках. Варлаам Рыжаков

Они осматривали развороченный угол бани, с радостным гомоном хватали гнилые осколки и восхищённо повторяли:

      – Вот это да!

      Гринька, заслышав голоса, уселся посреди сугроба, тупо огляделся. Встал.

      Мы с Васькой переглянулись. Нам показалось, что Гринька здорово-таки поумнел.

      Шапки на нём не было. Через всю верхнюю половину его лба тянулась огромаднейшая шишка, отчего лоб у Гриньки стал высоким и ужасно выпуклым, как у настоящего учёного или поэта.

      А Гринька, не обращая ни на кого внимания, молча подошёл к бане и принялся её раскидывать. Мы последовали его примеру, и скоро от трухлявой постройки остались только воспоминания да на Гринькином лбу всё распухающая шишка.

      Расквитавшись с баней, Гринька посмотрел на свои ноги (на валенках остались лишь ремни с бечевами) и сердито потребовал лыжи. А где их возьмёшь?

      Малыши перепахали на месте Гринькиного приземления весь снег – и всё напрасно. Вместо лыж Гриньке подали смятую, рыжую от трухи шапку.

      Гринька ударил ею о коленку и попробовал надеть на голову, но…

      – Ничего, – успокоил нас Гринька, – дома есть старая отцовская. Она будет как раз.

      – А не мала, Гринь? – робко сказал Васёк.

      – Она порванная – влезет. – И вдруг спросил: – Спички есть?

      – А что, Гринь?

      – Костёр бы запалили. Вишь, сколько дров.

      Малыши ликующе взвыли:

      – Костёр! Костёр!

      Я побежал домой за спичками.

      Возле костра малыши тесно жались к Гриньке, с завистью смотрели на его багровую шишку. Иногда кто-нибудь не выдерживал и тихо спрашивал:

      – И не больно, Гринь?

      – Ничтяк.

      – И нисколечко?

      – Ну.

      Малыши вздыхали и украдкой ощупывали свои лбы. Каждому хотелось иметь свою такую шишку, и было страшно. Ведь своротить лбом угол бани не так-то просто. И после этого придумать такое – костёр. А он полыхает, искры к небу летят.

      Гринька был герой. Но это было только началом его славы.

      На другой день в школе первоклашки ходили за ним табуном, а старшеклассники и учителя почтительно уступали ему дорогу и тихо шептали:

      – Ну и башка!

      Ползли слухи, что Гринька своротил головой целую баню. Гринька ходил зазнаистым гусаком. Даже на меня, на своего лучшего друга, смотрел этак свысока.

      Во время большой перемены он отирался в уборной, где в зимнее время собиралось всё избранное общество курильщиков. Теснота была в уборной – не пролезть, дымище – хоть ножом режь.

      Гринька вертелся у десятиклассников на глазах, хотел услышать от них похвалу, но его почему-то подняли на смех. А один из парней притянул Гриньку к себе и, разворошив волосы на его голове, постукал по ней указательным пальцем.

      – Чегой-то ты? – обиделся Гринька.

      Но парень равнодушно отвернулся и заявил соседу:

      – Я думал, у него чурбан вместо головы.

      Гринька рванулся от парня, протиснулся ко мне и нарочно громко, как бы в отместку всем курильщикам, проговорил:

      – Пойдём, Сань, отсюда. У