Мир Гаора. Сторрам. Татьяна Николаевна Зубачева

словно не услышал её.

      – Никак оммороком вдарило? – неуверенно предположил Плешак.

      – Да как бы не хуже, – ответила Матуха, отодвигая Мать и присаживаясь на корточки рядом с распростёртым телом.

      Она осторожно положила руку ему на грудь, нащупывая ладонью сердце. Он застонал, не открывая глаз. Матуха подняла голову, снизу вверх посмотрела на Мать.

      – Решай, Мать, вытаскиваем, али пускай?

      – Да как это пускай?! – даже взвизгнул Плешак. – Парень за всех можно сказать, да за чужую глупость…

      – Заткнись, Плешак, – остановила его Матуха. – Не Тукман же ты. Решай, Мать.

      – Воду просить будем? – задумчиво спросила Мать, глядя на Матуху.

      – Больше здесь некого. А парня жалко. Ни зá что попал.

      – Давай, – кивнула Мать и повернулась к мужчинам. – Попробуем вытащить его. Делать всё будете по нашему слову.

      Мужчины кивнули.

      – Сейчас разденем его, – встала Матуха, – и на койку пока положим. Где его?

      – Вона, верхняя, – показал Полоша. – Видно лечь хотел и упал.

      – Говоришь много. Пока к тебе положим. Помогайте, мужики.

      Старший и Полоша, отодвинув женщин, подняли тяжёлое тело и положили ни койку Полоши.

      – Разденем мы его сами, – командовала Матуха, – Плешак, воду горячую из всех кранов в душевой пусти.

      – И есть идите, – строго сказала Мать. – Старший, скажешь там.

      Матуха и Мать вдвоём наклонились над неподвижным телом и стали его раздевать. Он, не сопротивляясь, тихо стонал.

      – Уж не знаю, за что и тронуть его, – вздохнула Мать, – смотри, Матуха, кудри развились.

      – Одеяло его возьми, – ответила Матуха, – прикроем его пока, – и осторожно погладила прилипшие к бледному лбу тёмно-рыжие прядки. – Нет, Мать, молод он для Ирий-сада, не пущу!

      – Как скажешь, – ответила Мать, бережно, чтоб мягче легло, накрывая обнажённое тело одеялом, – тут ты главная. А синяков-то нет. И не распухло нигде.

      – Внутри они у него, – ответила Матуха, – изнутри и пухнет, оттого и есть не мог. Пошли, Мать, до отбоя успеть надо.

      Столовая встретила их настороженно выжидающим молчанием.

      – Всем есть и быстро выметаться, – скомандовала Мать. – Маманя, посуду пусть без тебя моют. Мужики, где хотите, но чтоб его не трогать и в мыльную, пока не скажем, не заходить. Старший, за Тукманом следи, с него и не то станется.

      – Я пригляжу, – сказал Тарпан.

      – Раньше приглядывать надо было, – отрезала Мать. – Ну, да что теперь.

      Ели все быстро, без обычных смешков и разговоров. И из-за стола встали, не благодаря Мать, только молча кланяясь.

      В спальню мужчины заходили осторожно и, косясь на койку Полоши, рассаживались по своим, сбиваясь в компании земель и бригад. Зуда сидел на своей койке, и вокруг него было пусто: ближайшие соседи пересели к другим. И говорили все тихо, полушёпотом. Даже Махотка не пошёл, как обычно, в коридор зубоскалить с девками, а смирно сидел рядом с Мухортиком, и так щуплым, а сейчас словно истаявшим от страха и ожидания.

      Матери