Невинная для грешника. Лина Манило

в холл Анфису, облачённую в “летящее” кремовое платье, и подол юбки воздушным шлейфом сзади. Она улыбается мне так широко, что я всерьёз опасаюсь за её щеки. Вдруг лопнет?

      Да ну, нет же. Какая же она гиена? Она так добра ко мне, так искренна.

      – Марта, что ты у входа застряла? Проходи, пожалуйста, присаживайся вот здесь, – рукой указывает на элегантный диван, обитый белым атласом, расшитым райскими цветами и птицами. Ткань холодная, скользкая, и я устраиваюсь на самом краешке. – Будешь кофе? Или чай? У меня для тебя есть прелестные пирожные, утром доставили из лучшей кондитерской.

      “Моя мать любит суету”, – в который раз приходят на ум слова Марка, и я теперь уже на сто процентов убеждаюсь в его правоте.

      – Нет, спасибо, я сыта, – улыбаюсь беззаботно, хотя меня и смущает эта повышенная забота.

      Будто бы меня не на работу нанимают, а как минимум хотят отблагодарить за спасение детей из пожара.

      Странный дискомфорт вытесняет всё, и я, не зная, куда себя деть, так крепко сдвигаю ноги, что болят коленные чашечки. Степенно – собеседование всё-таки – расправляю юбку, разглаживаю заломы, оставшиеся после поездки, когда ветер трепал платье, норовя сорвать его с меня.

      Эти воспоминания рождают в груди вспышку радости, и остатки адреналина, утихая, щекочут нервные окончания.

      – Ну что ты, не обижай меня. Ты такая бледная, совсем на тебе лица нет, волнение сплошное.

      – Но я действительно ничего не хочу, – пытаюсь убедить, но, похоже, этот локомотив с рельсов не сдвинуть.

      – Ничего слышать не хочу, – щебечет нараспев и легко вспархивает с кресла и идёт в сторону кухни.

      То есть она сама принесёт мне чай и пирожные?

      Знаете, искренняя забота – это прекрасно, только… иногда она сбивает с толку. Ну, когда её настолько много, она становится чуточку душной.

      Пока Анфиса Игоревна хлопочет на кухне, я смотрю в высокое французское окно, а за ним Марк. Стоит почти вплотную к стеклу, за его спиной раскинулся прекраснейший сад, прямо в глаза мне смотрит, не отрываясь. Надо бы отвернуться, но его взгляд что-то такое кроет в себе, от чего невозможно оторваться. Держит, примагничивает. Марк будто бы сказать мне что-то хочет, но я не понимаю. Не понимаю!

      Щёлк, и в комнату врывается жасминовый ветер, и момент окончательно и бесповоротно разрушен – в холле появляется Орлова. Держит в руках серебряный поднос, на нём две чашки тонкого фарфора, сахарница, молочник и красивое блюдце с двумя пирожными.

      Нет, это не пирожные. Это произведение искусства! Идеально круглые и шоколадные, с пышной шапкой взбитых сливок, а уж какой аромат стоит! Даже приторный жасмин перебивает.

      – Даже есть жалко, – смеюсь, а Анфиса понимающе кивает.

      Бросаю быстрый взгляд в окно, но Марка там уже нет – будто бы привиделся. А может, и правда, глюк словила?

      – Детка, ты очень напряжена, – замечает Анфиса Игоревна и обхватывает холёными пальцами с идеальным нюдовым маникюром чашку. Кивком головы предлагает следовать её примеру и поясняет: – Чабрецовый чай, пей, дорогая,