Сейчас и навечно. Эмма Скотт

прочел все это в моих глазах. И провел рукой по своим коротко стриженным волосам.

      – Сойер, я люблю тебя и понимаю, почему ты считаешь это правильным выбором. Но каким бы тяжелым тебе все это ни казалось… Будет в миллион раз сложнее.

      – Я знаю.

      – Нет, ты думаешь, что знаешь. Моей матери приходилось работать на трех работах, по одной на каждого ребенка. Три работы, чтобы прокормить семью и обеспечить крышу над головой, не говоря уже о какой-то там юридической школе.

      – Но она сделала это, и сейчас ее младший сын оканчивает юридический, – ответил я. – Она гордится тобой. Мне хотелось бы думать, что и моя мама гордилась бы мной.

      – Определенно, чувак, – тихо согласился он. – Уверен в этом.

      Я стиснул зубы, чтобы хоть как-то заглушить старую боль, запертую глубоко внутри. Пьяный водитель убил мою мать, когда мне было восемь. Если бы мне платили каждый раз, когда я думал, что она гордилась бы мной, этого хватило бы, чтобы покрыть обучение в Гастингсе.

      Джексон вздохнул и покачал головой.

      – Не знаю, с чего начать.

      – Оливия моя, – сообщил я. – Это все, что я знаю. И на мне лежит ответственность за нее.

      Выражение лица Джексона немного смягчилось, и слабая улыбка тронула уголки его губ.

      – Должно быть, я оказался в Зазеркалье.

      – Я с тобой. – С души словно свалился тяжелый камень, и волна незнакомых, сильных эмоций буквально поглотила меня.

      Моя дочь.

      – Так ты собираешься мне помогать или как? – хрипло спросил я. – Кое-кто только что рассказывал мне о тяжелой доле родителя-одиночки.

      – Опять твоя исключительная память, – улыбнулся Джексон, но улыбка быстро сошла на нет. – Тебе придется съехать, ты же понимаешь, да? Ребята не собираются вступать в сообщество «Трое мужчин и младенец». Кевин уже паникует, что мы теряем репутацию.

      – Я найду новое жилье.

      Джексон еще несколько мгновений смотрел на меня, затем, выдохнув, рассмеялся. Он снял детскую сумку с моего плеча и перекинул ее через свое.

      – Господи, какая тяжелая. Ты сумасшедший сукин сын.

      – Спасибо, Джекс, – я вздохнул с облегчением.

      – Да-да, только не звони мне в два часа ночи, расспрашивая про коклюш или… как его там? Родничок?

      Я рассмеялся, но порыв холодного ветра Сан-Франциско унес мой смех прочь.

      Поправив ребенка, я посильнее прижал ее к себе.

      – Пойдем домой.

      Я проснулся от того, что подбородок коснулся груди. Поезд как раз со свистом остановился на станции «Дюбус». Перекинув сумку через плечо, я вышел и прошел полтора квартала до своего кремового дома в викторианском стиле, в котором снимал квартиру на втором этаже.

      Когда я проходил мимо двери на первом этаже, где жила Елена Мелендез, слегка улыбнулся и потащил свою уставшую задницу на второй этаж. Попав в квартиру, я снял куртку и повесил ее на вешалку, рядом бросил сумку. Свернул налево, прямо на кухню, чтобы заварить свежий кофе, а потом направился в