Порча. Максим Кабир

его имени“, – небрежно проговорил чужак».

      – Чего нюни распустил? – Руд толкнул локтем.

      – Да ничего. Задумался.

      – Ты – писатель, тебе можно.

      По опоясывающей стадион дорожке просеменила девушка в розовом спортивном костюме.

      – Шесть из десяти, – оценил Руд.

      – Фига ты харчами перебираешь.

      – Как тебе, кстати, новенькая?

      – Крамер? – Паша вспомнил темноволосую учительницу литературы. Ее располагающую открытую улыбку. – Красивая, – сказал он. – Красивые щиколотки.

      – Щиколотки? – ухмыльнулся Руд. – Вот чем вы, интеллигенция, отличаетесь от нас, пролетариев. Мы бы сказали: красивый зад. Красивые ноги. А вы, – он вытянул губы трубочкой, – «щиколотки»!

      – Нормальное слово – щиколотки. И материал подает интересно, а не как Ахметова.

      – И ваш вердикт?

      – Десять из десяти.

      – Десять? – ахнул Руд. – Не перегибай палку. Максимум семь.

      – Твой уровень, – сказал Паша, – Бобриха.

      Семидесятилетняя Бобриха – Мария Львовна Боброва – вела в школе физику.

      Руд расхохотался.

      – Не, ну Бобриха – вне конкуренции.

      На поле засвистели, вратарь поймал мяч. Паша жонглировал камушком. Руд жевал травинку.

      – Я Курлыка видел, – сказал Руд.

      – Как он?

      – Скала скалой. Хвост пистолетом.

      – Ага, – улыбнулся Паша, – пальцы – веером.

      – А ты знаешь, откуда это пошло: пальцы веером? – Руд выставил вилкой указательный палец и мизинец. – Откуда пошла распальцовка у бандитов?

      – От металлистов? – предположил Паша.

      – Мимо. Это еще с Союза тема. Бандиты участвовали в поножовщине. Чаще всего пером в живот бьют, так? А человек раненый за лезвие хватается. И режет сухожилие. Калечит руку. Средний и безымянный пальцы прижимаются к ладони.

      Паша посмотрел на свой кулак, на зигзагообразный шрам.

      – Так что распальцовка – вынужденная – была признаком храбрости и боевитости. А потом – так, понтом.

      – Прикольно. – Паша почесал запястье.

      – Можешь использовать в рассказе.

      – Я ж не пишу про братков.

      – Точно.

      – Так и что там Курлык? Не чудит больше Игнатьич?

      – Угомонился.

      – Бедный Курлык.

      – Ты лучше вот что мне скажи, Павел. Что за морду видел Курлычок в подвале?

      Паша пожал плечами:

      – Кто-то нарисовал на стене монстра.

      – Наверное, очень страшного. Курлыка трясло, когда он вспоминал.

      – Чтоб Курлыка напугать, много ума не надо.

      – Так-то да. Но неужели тебе не интересно? Ты же писатель. Чем тебе не сюжет: в подвале… нет, в пещере Пардус находит наскальную живопись – лицо чудовища, которому поклонялись вымершие племена.

      «А он прав», – писательский механизм заработал шестеренками, высек искру. Руд осклабился, заметив блеск в глазах товарища.

      – Но подвал запирают, – сказал Паша.

      – Так и есть. –