Удушье. Чак Паланик

и должна подчиняться ее приказам. Робот-убийца с такой готовностью принимает свою новую роль, что это наводит на мысль, уж не притворяется ли она, что у нее напрочь отшибло память. Может, она всю жизнь только об этом и мечтала: дать волю своим инстинктам убийцы, и вот теперь у нее появилась такая возможность.

      Мы с мамой сидим – смотрим телик. Моя обида и ярость постепенно проходят.

      Раньше мама делала мне яичницу с темными хлопьями – ошметками непригорающего покрытия на сковородке. Она готовила в алюминиевых кастрюльках; лимонад мы пили из покореженных алюминиевых кружек с мягкими и холодными краешками. Мы пользовались дезодорантами с солями алюминия. Так что вовсе не удивительно, что в итоге мы стали такими, какими стали.

      Во время рекламы мама опять заводит разговор про Виктора. Интересно, а как он проводит свободное время? И что с ним будет через год? Через месяц? Через неделю?

      Я понятия не имею.

      – И что вы имели в виду, – говорит мама, – когда сказали, что он убивается каждый вечер?

      Глава 7

      Когда официант уходит, я подцепляю на вилку половину бифштекса и запихиваю его в рот, целиком. И Денни говорит:

      – Нет, друг. Только не здесь.

      Это хороший ресторан. Люди в нарядной одежде. Свечи, хрусталь. Столовые приборы с дополнительными вилками и ножами для специальных блюд. Люди едят. Никто ни о чем не подозревает.

      Я пытаюсь запихать в рот половину бифштекса. Мясо истекает соленым соком и жиром, приправленным молотым перцем. Я убираю язык подальше, чтобы освободить больше места под мясо. Слюни и мясной сок уже стекают по подбородку.

      Люди, которые утверждают, что бифштекс с кровью – верная смерть, они не знают и половины всего.

      Денни нервно оглядывается по сторонам и цедит сквозь зубы:

      – Ты становишься жадным, дружище. – Он качает головой. – Обманом любви не получишь.

      За столиком рядом с нами – пожилая женатая пара с обручальными кольцами. Они едят и одновременно читают одинаковые программки – какой-то пьесы или концерта. Когда в бокале у женщины заканчивается вино, она сама доливает себе из бутылки. Мужу она не наливает. У мужа на руке – массивные золотые часы.

      Денни видит, что я наблюдаю за ними, и говорит:

      – Я им все расскажу. Клянусь.

      Он высматривает официантов, которые могут нас знать – знать, что я затеваю. Он злобно таращится на меня.

      Кусок бифштекса такой большой, что я не могу сомкнуть челюсти. Мои щеки надулись и оттопырились. Рот болит от напряжения, когда я пытаюсь жевать. Дышать приходится через нос.

      Официанты все в черных жилетах, через руку у каждого перекинуто ослепительно белое полотенце. Играет тихая музыка. Скрипка. Серебро и фарфор. Обычно мы не проворачиваем этот трюк в подобных местах, но рестораны уже кончаются. Сколько бы ни было в городе ресторанов, их число все равно ограничено, а мое представление – не из тех, которое можно повторять дважды в одном и том же месте.

      Я отпиваю глоток вина.

      За другим столиком рядом с нами – молодая пара. Они едят, держась за руки.

      Может быть,