Удушье. Чак Паланик

великое откровение…

      Что, если тебя увидит достаточное количество людей, тебе уже не придется страдать без внимания.

      Что, если однажды тебя захватят врасплох и выставят напоказ, тебе уже никогда не спрятаться. Тогда не будет уже никакой разницы между общественной и личной жизнью.

      Что, если ты сможешь иметь достаточно, тебе не захочется большего.

      Что, если ты приобретешь и достигнешь, тебе уже не захочется приобретать сверх того, что есть.

      Если ты высыпаешься и нормально ешь, большего и не нужно.

      Если есть люди, которые тебя любят, тебе не нужно еще любви.

      Когда-нибудь ты станешь взрослым и умным.

      И будешь заниматься сексом – столько, сколько захочется.

      Теперь у мальчика появилась цель. Иллюзия на всю оставшуюся жизнь. Обещание чего-то большего – перспективы, которые он разглядел в улыбке толстого парня на снимках.

      И после этого каждый раз, когда ему было грустно, страшно или одиноко, каждый раз, когда он просыпался ночью в доме новых приемных родителей, в мокрой постели, с бешено бьющимся сердцем, каждый раз, когда ему приходилось идти в новую школу, каждый раз, когда мама его находила и приезжала за ним, в каждом сыром и промозглом номере в очередном отеле, в каждой новой, взятой напрокат машине, – мальчик вспоминал о тех двенадцати снимках, где толстый парень подставлял задницу обезьяне. Вспоминал и сразу же успокаивался. Потому что он видел, глупый маленький засранец, каким храбрым, сильным и счастливым может быть человек.

      Что пытка есть пытка, а унижение есть унижение, только если ты сам выбираешь, что будешь страдать.

      «Спаситель» – не совсем верное слово, но это первое, что приходит на ум.

      И вот что забавно: если кто-то спасает тебя, первый порыв – тоже кого-нибудь спасти. Всех и каждого.

      Маленький мальчик не знал имени того парня на снимках. Но его улыбка запомнилась на всю жизнь.

      «Герой» – не совсем верное слово, но это первое, что приходит на ум.

      Глава 6

      Когда в следующий раз я прихожу к маме в больницу, я по-прежнему – Фред Хастингс, ее давний государственный защитник, и все это время, пока я с ней, она болтает без умолку. Потом я ей говорю, что я еще не женат, и она говорит, что это не дело. Потом она включает телевизор, какую-то мыльную оперу, ну, вы знаете… когда настоящие люди притворяются ненастоящими, с их надуманными проблемами, и настоящие люди все это смотрят и переживают надуманные проблемы ненастоящих людей, чтобы забыть о своих настоящих проблемах.

      В следующий раз я по-прежнему Фред, но уже женатый и с тремя детьми. Это уже лучше, но трое детей… Трое – это уже слишком. Надо двоих, и хватит, говорит она.

      В следующий раз у меня двое детей.

      И с каждым разом от мамы остается все меньше и меньше.

      Высохшая куколка под одеялом.

      Но с другой стороны, и на стуле рядом с больничной койкой – с каждым разом все меньше и меньше Виктора Манчини.

      В следующий раз я – снова я, и уже через пару минут мама звонит, вызывает сестру,