Как я стал предателем. Александр Накул

белую рыбу. Когда будете в Токио – обязательно посетите. Если, разумеется, вам выдадут достаточно командировочных. И если вам это, разумеется, разрешено.

      Принесли коктейли. Британец проводил официантку внимательным взглядом.

      – Новые заведения обычно безопасны,– сообщил он,– Их служащие пока не завербованы. А вот кафе с мировым именем – просто набиты двойными и тройными агентами. Стоит вам сболтнуть что-то секретное в бильярдном зале сингапурского Бингли – и уже завтра это будет в отчётах всех уважающих себя разведслужб.

      – Получается, если буду в Токио, то в Сецугоан мне нельзя?

      – А что – вы знаете нечто секретное?

      – Думаю, что не знаю. Но могу вдруг припомнить,– я улыбнулся,– Со мной это часто бывало на семестровых экзаменах.

      – Кстати, об экзаменах. Вы ведь работаете над диссертацией?

      Я как можно непринуждённей устроился с ром-колой в руке.

      – Давно уже нет.

      – Тогда зачем вы работаете в Институте?

      – Там готовы платить за знание физики.

      – Почему же вы не пойдёте, допустим, в школьные учителя?

      – Им меньше платят.

      – А если вам предложат больше?

      – Я откажусь. Эта профессия слишком безопасна.

      Арина подняла брови и чуть не поперхнулась ароматным фиолетовым коктейлем.

      – Вы предпочитаете опасные профессии?

      – Именно так. Те, где неумелые гибнут первыми.

      – А что, в науке они гибнут первыми? Насколько мне известно, физические лаюоратории достаточно безопасны.

      – Я работаю в поле.

      – Получается, вы один из… камикадзе?

      – Нас называют и так. Опасность – моя профессия.

      – А Раймонд Чандлер – один из любимых авторов?

      – Да. Хотя в летние месяцы я предпочитаю Бианки.

      Я стукнул опустевшим стаканом по столу и дал понять официанту, что неплохо бы повторить.

      – Похоже, что вы любите физику и опасность в равной мере. Как и ваш прославленный родственник. Случайно не он повлиял на ваш выбор жизненного пути?

      – Товарищ Шубин, конечно, величина,– я поднял стакан и мысленно пожелал ему счастливой посмертной судьбы,– И его вклад совершенно невероятен. Но увы, он мне не родственник. Фамилия, соглашусь, редкая, но не настолько, чтобы это что-нибудь значило. Мы просто однофамильцы. Так вас устраивает?

      – Но вы ведь читали его работы.

      – Их может прочитать каждый.

      – И что вы об этом думаете?

      – О работах такого уровня не «что-то думают», а пытаются вникнуть в каждую запятую. Физик вроде Шубина, Шрёдингера, Фридмана, Фейнмана, Ландау, – он не жук, которого забавно рассматривать в лупу. Это гора, на которую не каждый взберётся.

      – У вас ещё есть время для этого. Вы молоды.

      – Дело во времени. Шубин вёл научную работу всего несколько лет. Год чудес Эйнштейна случился, когда ему было двадцать пять.

      – Но тебе же только двадцать два,– заметила Воробьёва.

      – Как Бобби Фишеру. Или Полу Морфи.

      – Вы