Последняя исповедь Орфея. Артем Андреевич Белоусов

символ карет. Выполнен он куда аккуратнее, линии прямые и без небрежных засечек. Помня свой предыдущий опыт, не рискую подходить к ней слишком близко. Мандолина лежит под моими ногами, она по-прежнему алая, но теперь это не окрас, созданный моей жидкой соединительной тканью, а стандартное лакокрасочное покрытие. Поверх все также высечены строчки, но, приглядевшись, я понимаю, что это совершенно иные стихи.

      Хоть в обществе слыву я атеистом,

      Скажу всем вам, что боги есть.

      Точней один, и тот – богиня,

      Что проживает на земле.

      Ох, дайте мне листок бумаги,

      Я испишу его сейчас

      Любовным бредом, лихорадкой,

      Что так присуща всем творцам.

      …Глаза свеченья хризолита,

      Благоуханье от волос,

      Улыбка вкрадчивой лисицы,

      Вводящей в сладостный гипноз...

      И силуэт ее ночами,

      Незвано заходя в мой дом,

      Садится на краю кровати,

      Рисуя мой пастельный сон.

      Во время прочтения уголки моих губ непроизвольно идут вверх. Наивная рукопись подростка, рождающая в груди тепло ностальгии от неотчетливых воспоминай, базирующихся больше на переживаниях внутренних, чем на внешних зафиксированных образах.

      Из близлежащих зарослей выпархивает мохо и проносится над моей макушкой. На его оперении появилось рыжее пятно в районе груди, бликующее в лучах сияющего солнца. Удаляясь, он постепенно принял форму светящейся точки в небе, которая, по-видимому, являлась ипостасью моей путеводной звезды.

      Подняв с притоптанных цветов инструмент за гриф и повертев его колки для проверки строя, отправляюсь вслед за маленьким маячком, уменьшающимся с каждой секундой и угрожающим оставить меня в одиночестве, если я не буду вовремя поспевать за ним.

      У меня, ступающего меж немофил, появляется ощущение, что мои ноги отныне мне не принадлежат. Захоти я сейчас остановиться – я бы все также продолжил путь, ведь они больше не были подчинены моей воле, кастовая иерархия сменилась, и теперь хваленный разум находился в должности раба конечностей. Смиренно это приняв, на ходу срываю приглядевшийся цветок и помещаю его за левое ухо на манер замужней гавайской девушки.

      Вдалеке появляются плывущие очертания, которые я изначально принимаю за оптическую иллюзию, известную всем под названием мираж, в область которого, пикируя с неба, вторгается дрожащий огонек. По приближению контуры становятся статичными, и вот передо мной уже постройка, визуально напоминающая классического представителя японской архитектуры. Небольшой домик типа минка, стены которого выполнены из бумаги васи, а крыша сделана в стиле Иримоя-дзукури. К зданию вели пять-шесть невысоких каменных ступеней. Вокруг – сад, обитателями которого являются нежно-розовые космеи, кусты гортензии, цветущие сакуры и глицинии. Где-то внутри этого праздника природы проглядывается