Один день ясного неба. Леоне Росс

животом. Молча, закрыв глаза, она смиренно покачивалась на тросе.

      Мясник коснулся его руки.

      – Все хорошо, радетель.

      Это был не вопрос, поэтому он ничего не сказал.

      – Останься, благослови забой!

      Завьер кивнул. Он смотрел на морду и сияющие копытца чистенькой козы. Он мог бы начать праздничную трапезу прямо здесь. Купить эту козу, отнести домой, украсить ее тушу веточками специй, погрузив их глубоко до костей и оставить медленно томиться над кострищем всю ночь, а утром проснуться от дымного аромата, который будет струиться в воздухе до самого океана. Но тут требовались любовь и большой труд. А Интиасар и ему подобные не заслуживали жизни этого животного!

      Вокруг начали собираться люди. Мясник приманил своих помощников, словно дирижер, рассаживающий по местам музыкантов. Они столпились вокруг: один – с синим керамическим ведром, другой – с веером сверкающих ножей.

      Смуглая женщина быстро прошагала мимо, пробормотав «простите»; ее зелено-желтая шелковая юбка развевалась при ходьбе, и голая шелковистая рука случайно чиркнула по плечу Завьера. Его поразила упругость ее мягкой, но в то же время крепкой, почти звериной, кожи и ее широкая, но гибкая талия. Женщина замерла на ходу, бросив взгляд на висевшую козу; перед собой она держала сетчатую сумку, полную голубых крабов, и медленно, точно веером, обмахивалась полой длинной юбки. Он почти отвык смотреть на женщин и на их юбки: одни завязывали их узлом на талии, чтобы ходить по воде в час прилива, другие обматывали вокруг пальцев; по морщинкам на ткани он мог рассказать, чем та или иная женщина была занята весь день.

      Завьер насчитал на плече женщины три небольшие папилломы. А она была целиком поглощена подвешенной на тросе козой.

      Его рука осторожно ощупала карман, ладонь вспотела, в пальцах запульсировала кровь.

      Женщина взглянула на него. Кончик ее розового языка быстро облизал губы. Он опустил ладонь в карман и сжал пальцами красный мешочек с мотыльком.

      Самая романтическая трапеза в мире будет приготовлена самым романтичным кулинаром в мире, так? Но чем он может накормить эту женщину с потрясающей кожей, в юбке, туго обнимавшей бедра при ходьбе? Она была такая сочная, что ее соки, казалось, струились по подбородку и шее. И, отведав приготовленные им блюда, она бы задумалась, на что еще были способны его руки и язык. Он вообразил, как она содрогается, лежа под ним; как меж ее грудей выступает испарина, а из полуоткрытого рта вырываются тихие страстные стоны. И он слушал бы, как меняется тембр ее стонов, раздающихся все громче и громче…

      Завьер выпустил из пальцев красный мешочек и, вздрогнув, открыл глаза. Уже много лет его тело не ощущало подобного воспарения, столь жаркого желания. Эту самонадеянность ему внушил мотылек: мол, ты заставил весь мир броситься к твоим ногам, ты мог бы стать кем угодно. Его ногти словно превратились в обжигающие круги.

      Женщина в зеленом платье отстранилась от него на несколько шагов, словно почувствовала произошедшую в его теле перемену и это ей не понравилось. На мгновение