Один день ясного неба. Леоне Росс

она специально чуть нагнулась, чтобы улучшить ему обзор. Усыпанная драгоценными камушками эластичная лента напомнила ему росистую траву.

      Пола юбки вернулась на положенное место. Она не собиралась показывать ему свой набедренный обруч дважды – это было вызывающе. Все, что ей требовалось сейчас сделать, забыв о смраде пролитой козьей крови, лишь ему улыбнуться, явно благословляя на дальнейшие действия. Ее податливость была словно продолжением радушных приветствий рыночной толпы и веселья женщин, увлекших его на этот рынок, а главное, она казалась искуплением красивой смерти козы.

      Только улыбка – после демонстрации набедренного обруча. Он не станет ее преследовать – ему сегодня было чем заняться и о чем думать, но он дожидался окончательного приглашения.

      Ее мягкие темные губы приоткрылись.

      – Идешь, радетель?

      У нее был нежный голос – как он и надеялся.

      Он откашлялся.

      – Да, сестра.

      – Мы очень рады.

      Она положила ладонь ему на руку. Мягкие пальцы.

      – Радетель, я хочу кое-что узнать.

      У него сбилось дыхание.

      – Слушаю, сестра.

      Она улыбнулась:

      – Это правда, что ты вынудил свою жену убить себя?

      Его захлестнула волна гнева. Он судорожно огляделся вокруг, точно земля была готова разверзнуться и поглотить их обоих, ища глазами кого-то, кто мог бы подтвердить, что он ослышался. Но заметил только удивленные взгляды обступивших его людей. Он медленно повернулся на пятках, изучая выражение лиц. Те, кто стоял ближе всех, могли услышать ее слова и теперь, похоже, ждали его ответа. Наверное, все они долго думали, кто из них задаст ему этот вопрос. И решили подослать к нему эту соблазнительную женщину. Кто выкажет не моральное осуждение, которого он, возможно, заслуживал, и не требование услышать правду, которого опасался, а просто обычное любопытство.

      И ведь никто ему ни разу не говорил, что об этом судачили люди – почему Найя пошла к океану и утонула.

      Женская рука подергала его за рукав.

      – Радетель, так ты мне скажешь?

      Он отмахнулся от нее, сам удивившись силе, с какой отшвырнул ее руку. Она запнулась.

      – Заткнись и никогда больше не говори о моей жене, поняла меня?

      Она поджалась и уже больше не казалась ему нежной, скорее, испуганной. Рассекая толпу зевак, он шагнул к желтолицему мяснику. Если они хотели именно этого, то пусть получают. Громкий выплеск гнева, отчасти показной, немного в духе Дез’ре? Пусть подавятся! Мясник поднял глаза от разделочного стола и застыл от неожиданности над горой красной требухи.

      Завьер заговорил – стараясь, чтобы его голос звучал как можно громче:

      – Продай мне эту козу, брат. Я уплачу тебе за нее всю кучу денег, что дал мне губернатор Интиасар.

      Толпа взорвалась восторгом. Все трубы оркестра издали торжествующий визг. Мясник бухнулся на колени: слава его любимой козе! Слава свадебной трапезе! Люди пели и пританцовывали в такт оркестру. На-на-на-на!