Один день ясного неба. Леоне Росс

сначала выбираешь место поудобнее, а потом уж занимаешься чем-то другим.

      – Заза, а ты слыхал о…

      – Сонтейн, чуть помедленнее.

      – О…

      Она слегка качнулась на суку и, сосредоточиваясь, прикрыла один глаз. Ямочки на щеках, лоснящаяся кожа, пружинки волос, девятнадцать лет – и никакого дара. Это шокировало людей. Но, по его мнению, именно отсутствие врожденного дара делало ее особенной.

      Поймав равновесие, Сонтейн глубоко вздохнула. Рядом с ее лодыжкой висело небольшое облачко.

      – У тебя усталый вид, – сказала она.

      – Да.

      – Ты слыхал, что стряслось в Лукии?

      – Откуда? Ты же меня разбудила.

      – Знаешь Кристофера Брейди?

      – Не-а. – Он врал, как и все, но ему это не нравилось.

      – Да знаешь!

      – Разве?

      Она почесала свое лоснящееся плечо.

      – Крупный политик. Папа несколько лет назад принимал его дома.

      – Пони Брейди. Угу.

      – Он изнасиловал девятилетнюю девчонку. Заза. Меня сейчас вырвет.

      – Да.

      – Папа сказал, его арестуют. Какой-то местный граффити-художник исписал надписями весь город.

      – Какой еще граффити-художник?

      – Ну, который пишет скандальные надписи. Это же он разоблачил ворюг в пекарне Плюи, которые торговали пирожками с кошатиной. Он доставляет папе немало радости. Этот парень всюду лезет.

      – А с чего они решили, что он не клевещет?

      – Да все, о чем он говорит, оказывается правдой. Папа сказал, что он дал распоряжение начальнику полиции задержать Брейди. Нашли двух свидетелей, которые готовы дать показания, и мать девочки тоже вроде набралась храбрости и заговорит, и очень может быть, он насиловал и других детей, прости нас, грешных! Папа ругается, говорит, у него сейчас нет времени, но я ему посоветовала не оставлять это дело.

      – Надеюсь, Сонте, он не оставит! – кивнул Романза.

      Он не особенно доверял ни отцу, ни полиции, но лишь надеялся, что кто-нибудь тихо зажмет Пони в углу и набьет ему морду, даст передохнуть, а потом снова наваляет.

      – В общем, – продолжала Сонтейн, – я тайком выбралась из дома, чтобы провести час с братиком, пока не начался тарарам.

      Он ущипнул ее за нос.

      – Ну и хорошо.

      – Сегодня еще затемно старая дама с мамой пришли меня будить, чтобы намазать маслом.

      Он поморщился. Она зачем-то врала, отчего его больное горло заболело еще больше. Большинство людей врали: от стыда, от страха, ради выгоды. Он не держал зла на лжецов, но Сонтейн, как правило, старалась не уязвлять его ложью. Возможно, сейчас она лгала, чтобы успокоить себя – приуменьшить что-то. Но это была одна из худших разновидностей лжи. Он вгляделся в парившее около нее облачко. Его испугал этот странный разговор.

      Она насупилась.

      – Ты не придешь завтра ко мне на свадьбу, да?

      Он закашлялся так сильно, что им обоим пришлось вцепиться в сотрясшиеся ветви. На мгновение ему