Бремя завета. Три под одной обложкой. Илья Коган

стырил!

      – Нехай!..

      – Абизоим!.. – твердила свое Рейзл.

      – А ты помнишь значение этого слова? – нарисовался в иллюминаторе пророк.

      – По-моему, «стыдно»…

      – Стыд – это наша совесть… Он оставляет зарубки в душе. Болит, как рана. И заставляет вести себя достойно. Чтобы не было стыдно перед Богом!

      – А если мне стыдно перед самим собой?

      – Покайся! И запомни наше древнее слово «тшува»!.. Вот что говорит тебе пророк Амос!

      – А четыре кусочка сахара? – ни с того, ни с сего спросил я.

      – Тшува! – ответил пророк.

      Я открыл глаза. На табло горела надпись на иврите. Наверное, «Пристегнуть ремни!».

      За стеклом иллюминатора никого не было. Только таяло туманное пятно, словно от чужого дыхания. А внизу плыло красное море черепичных крыш. Самолет садился в аэропорту Тель-Авива. Начинался Израиль. И на душу мою снова нисходил покой.

      Глава вторая

      Я был гостем двоюродного брата Бориса. Теперь он звался Борухом и был вполне преуспевающим гражданином своей страны. И он, и его жена Рита приняли меня как родного. Они сделали все, чтобы я мог увидеть и принять в свое сердце Эрец-Исраэль.

      Мы побывали на холме, где наш предок Авраам заключил союз с местным царем Авимелехом и получил разрешение пасти свои стада на этой земле.

      Борух свозил меня на Мертвое море и в древнюю крепость Моссаду. А потом пришла очередь Иерусалима.

      Помню, мы поднимались по склону холма, поросшего редким лесом, и Борух вглядывался в просветы между деревьями.

      – Где-то здесь… – бормотал он, притормаживая. – Дорога-то одна… Только дальше придется пешком…

      Мы оставили машину и побрели наверх.

      И почти сразу же открылись верхушка холма и два серых надгробия.

      Смеркалось в ноябре рано, и я сомневался в чувствительности моей пленки.

      – А все-таки попробуй! – попросил я брата. – Только захвати обе могилы!..

      Пока Борух прицеливался, я собрал горсть камней и разложил их по краям плит.

      Я уже привык к этому ритуалу поминовения и даже находил в нем ощущение некоей родовой сопричастности…

      Щелкнул затвор, сработала вспышка.

      Сумерки стали гуще, зато как будто посветлел камень надгробий.

      – Ну, скажи, – спросил я Боруха, – откуда известно, что здесь лежат Самсон и его отец? Есть какие-то свидетельства? Документы? Раскопки?

      – Понимаешь, тут всегда кто-то жил… И они знали… Дед передавал сыну… Сын внуку…

      – Три тысячи лет?

      – А что?.. Ты понимаешь, для них это обычное дело… Олива, которую посадили во времена первого храма… Колодец, который выкопал Авраам… Холм, где похоронен Самсон…

      Дальше мы ехали уже в полной темноте.

      Свет фар летел по буграм неизвестно кому принадлежащего придорожного мусора… по заборам никем не охраняемых цитрусовых плантаций…

      И высоко в небе проплывали ожерелья поселений, накинутые на приплюснутые макушки библейских холмов.

      «А,