Последний апокриф. Роман-стёб. Семен Злотников

тоже не сразу.

      Ши долго молчал (как воды в рот набрал!).

      – Пусть спросит! – не выдержал попугай.

      – Валяй, – равнодушно кивнул Чан Кай Ши.

      – Я видел сон. – помолчав, сказал Иннокентий.

      – Он видел сон! – повторил вслед за ним попугай.

      – В общем, сон… – Иннокентий смешался и замолчал.

      – Сегодня какой день недели? – зачем-то поинтересовался старый Ши.

      Иннокентий, подумав, ответил:

      – Другой!

      Они помолчали.

      – Сон сбудется, – наконец пообещал Чан Кай Ши.

      И еще помолчали.

      – Мне снилось, как будто я старый матрац, – начал Ю. – и какие-то люди меня выбивали от пыли, трясли, потрошили, латали и штопали.

      – Продолжай! – кивнул ему старый Чан Кай и припал к косячку.

      – На мне, точнее сказать, на матраце, – живо вспоминал Иннокентий, – вповалку лежали 600 тысяч миллиардов людей – и всем было место.

      Они помолчали.

      Они помолчали еще.

      И еще помолчали они.

      Изо рта, глаз, ушей и ноздрей мудреца повалил вязкий дым.

      Этим дымом накрыло пространство окрест.

      Иннокентий уже с трудом различал старика.

      Наконец он услышал ответ:

      – От судьбы не уйдешь!

      – Не уйду – в каком смысле? – осмелился он уточнить.

      – В переносно-прямом! – объяснил попугай.

      Чан Кай Ши промолчал.

      Впрочем, все же сказал:

      – Возвращайся в мир!

      – Он оттуда явился! – напомнил Конфуций.

      На что Чан Кай Ши ничего не ответил.

      Но, впрочем, ответил, хотя и не сразу, и всего одним словом:

      – Яйцо!

      Кто знал Чан Кай Ши – также знал, что он зря не скажет.

      Пустяшное, в общем, словцо "яйцо" – из уст мудреца прозвучало, как гимн, откровение и приказ.

      Иннокентий, не зная, что думать, молчал.

      Попугай коготком почесывал перья за хохолком.

      Ночь над ними простерла звездную длань.

      Вой горнего ветра мешался с блеяньем горных козлов.

      До утренней зари попугай умолял Ши не отпускать Иннокентия в этот, по его разумению, страшный, огромный и уродливый мир.

      Старец слушал Конфуция, морща лоб.

      А, дослушав, сказал: "Пошел вон!" …

      24.

      В то же время, в Москве…

      …Между тем, покинув такси, Джордж растворился в бурном потоке людей.

      Где-то он промелькнул бегущим по эскалатору, а то самые разные люди одновременно видели его в разных вагонах, едущих в противоположных направлениях, или блуждающим по длинным и путаным переходам подземного города.

      Понятно, он путал следы!

      Но где бы крупье ни светился – там же вскоре за ним следом, вразвалку тащилась бабища с кошелкой с гусем…

      25.

      Про бабищу (а после вернемся в Москву!)…

      …За бабищей, по прозвищу Сучье Вымя, по пятам ползла репутация наилютейшего изверга, каких рождала земля (не вполне, правда, ясно, при чем тут земля!).

      Никто не видел,