Небо молчаливое. Евгения Мулева

Людвиг. Боже, что у них за имена такие? И что за порядки?

      – Неважно, – отмахнулась ведьма. – Я поняла, потому что поняла. Дальше. Дальше, – она выпила и поморщилась. – Горячо. Дальше мы работали, а потом мои коллеги заболели, климат не курортный. Миссию решили свернуть. Многие захотели остаться, и деньги к тому же по гранту отрабатывать надо.

      – Ты осталась? – спросил Константин с сомнением. Гадалка, пацан этот и некий Фет плохо вписываются в понятие «много», хуже только в «научную группу».

      – Мм… – протянула гадалка, – не совсем. Моему учителю стало сильно хуже. Мы бы не смогли перевести его через звёзды.

      – Он умер? – угадал Константин. Ведьма быстро кивнула, её белое лицо сделалось ещё бледнее. «Жуть», – подумал Константин. – И они улетели, а ты осталась с ним?

      – Нет. И не жалей меня. А когда мой учитель умирал, я убежала бить татуировку. Эту, – она медленно-медленно точно кукла шарнирная подняла левую руку. – Красивая? Мне вот очень нравится, – поиграла пальцами и тут же спрятала руку под стол. – Верна то ещё местечко. Скоро сам почувствуешь, капитан.

      – Прости. – Ничего другого на ум не приходило. Ведьма отвернулась. Что ей его слова? – Думаешь, я не смогу быть капитаном? Не справлюсь?

      – Думаю, ты здесь ни к месту. Думаю Луи… – она вздохнула.

      – Я был генералом. Я умею управляться с самолётами и с дирижаблем смогу. Я вообще-то…

      – Мальчик, – прыснула ведьма.

      «Мальчик!» – вспыхнул Константин, но вслух возразить не успел.

      – Ты был символом. Посмотри на себя, – она вытянула руку, всей ладонью указывая то ли на него, то ли на стену. А рука такая тонкая и белая, точно бескровная, точно лист бумаги, а не живая плоть и вся в татуировках. Жуть. – Ты такой красивый. Высокий вон, кудрявый, плечи широкие. Такого хорошо на фоне флага снимать. – Под её взглядом он, напротив, чувствовал себя маленьким и бестолковым. Ведьма медленно опустила руку. – Тебя использовали и вышвырнули. Это же Тирха. – Морщится. Глумится. Ведьма, чёртова. – В двадцать лет не становятся во главе армии.

      – Но… – начал было герой героев. Ему вообще-то почти двадцать пять. Да хоть сто двадцать пять! Будто это её переубедит.

      – Ну? – хмыкнула она, глумливо скалясь.

      – Ведьма, – бросил Константин и встал, так и не притронувшись к чаю.

      II

      – Привет, док! – Луи медленно-медленно, точно кот, крался в рубку. Доктор, ссутулившись, сидел в пилотском кресле. Оборачиваться он не спешил. И Луи даже хватило времени чтобы выдохнуть и вдохнуть, и споткнуться о приоткрытый люк, и замереть в шаге от кресла, в полуметре от докторской макушки. Сколько же усилий ему понадобилось, чтобы не сорваться с места, не сбежать, не запереться в собственной каюте и руку не тянуть к докторским дредам, собранным в плотный пучок на затылке, так и хочется…

      – Ну и зачем, расскажи мне, ты это сделал, а Луис?

      Кресло повернулось, и доктор уставился на него, благо, сегодня он был в очках, так чуть легче. Чуть-чуть совсем. Совсем.

      Луи вздрогнул, Луи отшатнулся, Луи открыл рот, вздохнул и глянул на Фета так виновато,