Шибболет. Вероника Капустина

в кресле с ёлкой рядом.

      Из крана капало на кухне.

      Я стену подпирала взглядом.

      Казалось, вот возьмёт и рухнет.

      Пошла к столу, к листку бумаги.

      Светила ёлка, словно город.

      Со злости рисовал зигзаги,

      Припав к стеклу, январский холод.

      Ни о какой любви пространства

      И речи не было. На стуле

      Висела юбка из упрямства—

      Чтобы её опять смахнули.

      Я шла по следу беглой мысли,

      Или, верней, короткой строчки.

      На кухне капли молча висли

      И гибли там поодиночке.

      Я двигалась к пустой странице,

      Чтоб записать, и покороче,

      Что всё труднее нам мириться

      С тоскливой сменой дня и ночи.

      Что мы сжимаемся, старея,

      Как будто кровь берут из вены.

      Я шла красивей и скорее,

      Чем я хожу обыкновенно.

      Кто торопил: «Осталось мало.

      Уходит ночь по белым крышам»?

      Кто говорил: «Пиши пропало,

      Пропало то, что не запишем»?

      «Когда вернулись Средние века…»

      Когда вернулись Средние века,

      и смерть, войдя, надолго задержалась,

      пустили гроб по рекам и рукам,

      и в нём спала измученная жалость,

      Когда любовь не добрела домой—

      без памяти, без возраста и пола,—

      лежит, обезображена чумой,

      и ждёт, когда за ней придёт гондола,

      Лишь совесть выжила. Лицо её мертво.

      Речь лишена подробностей и красок.

      Но ходит, где опаснее всего,

      и не боится карнавальных масок.

      «У соседей будет первое мая…»

      У соседей будет первое мая,

      За сосной забулькает соловей.

      Да живи, про жизнь ничего не зная,

      Только постарайся, живи живей.

      Ты не спи— а вдруг тебе станет жутко?

      Сделает весна тебе велосипед,

      Ведь была такая вот пытка-шутка,

      И не поручусь я, что больше нет.

      Белое, былое— в глубокий plusquam,

      что не сгинет, будет дождем висеть.

      Ты ведь птица, скучно тебе моллюском,

      Ты, свободный, что же ты рвешься в сеть.

      Мне не скучно, боже мой, мне не зябко,

      Я снегирь, я пухлый, я полон сна.

      Тоненькую ветку сжимаю лапкой,

      И не подходи ты ко мне, весна!

      VII

      «Ни о чем не думаешь, ни о ком….»

      Ни о чем не думаешь, ни о ком,—

      не пропасть бы только самой.

      Одна. Дворами. Быстро. Бегом.

      С электрички. Поздно. Домой.

      Белая ночь, как прямая речь,

      обращена к тебе.

      К тебе стремится всякая вещь.

      Качается при ходьбе

      чья-то в стельку пьяная тень,

      не знает, куда упасть.

      Все предметы серы. Даже сирень

      ночью сменила масть

      и пахнет страхом. Глубже дыши.

      Вдыхай этот двор чужой.

      Один уголок твоей души

      следит за твоей душой.

      Горит,