Из моей тридевятой страны. Елена Айзенштейн

вселенной,

      мы с нею заодно, мы с ней – одно.

      Стать горой можно, только дорастая до неба, в творчестве. Поэт – та гора, которая не знает своей вершины. Слово

      …в уста целует бездыханность

      Ответный выдох – слышим и велик.

      Лишь слово попирает бред и хаос

      и смертным о бессмертье говорит.

      Поцелуй, даримый бездыханности, – любовь поэта к неодушевленному и одушевляемому им миру. «Ответный выдох» – выдох-любовь, возвращающаяся к поэту великим и слышимым, звуковым, поэтическим даром, несущим гармонию единства с мирозданием, состояние блаженства:

      Я стала жить и долго проживу.

      Но с той поры я мукою земною

      зову лишь то, что не воспето мною,

      все прочее – блаженством я зову.

      Говоря «смертным о бессмертье», Ахмадулина часто пользуется старым словарем. словами-образами той же Цветаевой. Не есть ли это признак поэтической нищеты? Напротив. Пастернак считал, что наиболее значительные открытия в культуре делаются тогда, когда художник переполнен тем, что хочет сказать, пользуется старым языком, так как спешит высказаться, и старый язык преображается изнутри. Это преображение изнутри находим в стихах Ахмадулиной. Ее «Сад-всадник», основанный на цветаевских реминисценциях, не стилизация, а живые стихи о себе-поэте, соблазненном Лесным Царем Поэзии, обреченном на человеческую гибель в отчем доме природы во имя страждущей от неназванности красоты:

      Сад-всадник летит по отвесному склону

      Какое сверканье и буря какая!

      В плаще его черном лицо мое скрою,

      к защите его старшинства приникая.

      …………………………

      Сад-всадник свои покидает угодья

      и гриву коня в него ветер бросает.

      Одною рукою он держит поводья,

      другою мой страх на груди упасает.

      О сад-охранитель! Невиданно львиный

      Чей хвост так разгневан? Чья блещет корона?

      – Не бойся! То – длинный туман над равниной,

      то – желтый заглавный огонь Ориона.

      Прелесть ахмадулинской вариации на тему «Лесного Царя» Гёте – в пропущенности собственно-авторского взгляда сквозь призму цветаевских образов. Скрещенье взглядов создает пересечение нового, открываемого Ахмадулиной для себя (и читателя) смысла. Охранителем ребенка (автора) от Лесного Царя у Ахмадулиной выступает сад-всадник, соединивший в себе сразу несколько персонажей Гете: коня, всадника, то есть отца, окружающую их природу. Предметом изображения послужили деревья, стоящие в Тарусе, на берегу Оки, что само по себе имеет цветаевскую почву. Образы деревьев-всадников заимствованы у Цветаевой (цикл «Деревья»). Сама тема Лесного Царя связана не только с Гете, но и со статьей Цветаевой «Два „Лесных Царя“», а тема сада – со стихотворением «Сад», строки из него стали эпиграфом к «Саду-всаднику»:

      За этот ад,

      За этот бред

      Пошли мне сад

      На старость лет.

      Цветаева