Глядя на солнце. Джулиан Барнс

о нем думала, не могла уснуть и придумывала всякие фантазии. Ей нравилось смотреть на его лицо – оно представлялось ей завершенным и интересным, и мудрым, и вовсе не мясистым, как ей почудилось в первую минуту, а красные пятна, которые вспыхивали у него на щеках, указывали на характер. Она побаивалась рассердить его и полагала, что он как раз такой мужчина, который будет о ней заботиться. Если это не любовь, так что же?

      Как-то вечером он провожал ее домой, а над ними было высокое тихое небо, небо, свободное от облаков и самолетов. Он напевал вполголоса, словно про себя, с неопределяемым американским акцентом международных шансонье:

      Орел – мы поженимся, крошка,

      Решка – круиз нас ждет впереди.

      Орел! Так беги же, родителей предупреди.

      Потом он замурлыкал только мотив, без слов, а она воображала, что слышит слова снова и снова. Так продолжалось, пока они не подошли к калитке, пропитанной креозотом и увенчанной восходящим солнцем, где Джин крепко прижалась к лацкану его пиджака, прежде чем отпрянуть и вбежать в калитку. Может, это какая-то вредная дразнилка, думала она, вроде шуточек дяди Лесли. Она напела мотив, словно проверяя, но ответа не нашла: просто замечательный мотив.

      На следующий вечер, когда они дошли до того самого места, а небо было таким же нежным, она почувствовала, что вот-вот задохнется. Не меняя шага, Майкл продолжил песенку:

      Орел – народим шесть детишек.

      Решка – кота заведем,

      Орел! Ну, что скажешь?

      Может, сейчас и начнем?

      Она не знала, что сказать. Даже думать не получалось.

      – Майкл, мне нужно спросить…

      – Ну? – Они оба остановились.

      – Когда ты пришел в первый раз… Ведь у нас с затемнением все было в порядке, правда?

      – Да.

      – Я так и подумала. А потом ты наплел мне всякую ерунду про ступни полицейских.

      – Виновен.

      – И ты не сказал мне, что в пиво сахар не кладут.

      – Не сказал, мэм.

      – Так зачем мне надо выходить за такого?

      Она замолчала. Обдумывая ответ, он взял ее под руку.

      – Ну а если бы я зашел к вам и сказал: «Я просто хочу сказать, что затемнение у вас – лучше некуда, и, кстати, ступни у меня повернуты как полагается, проверьте, если хотите», – ты бы второй раз на меня не посмотрела.

      – Да, может быть. – Он облапил ее обеими руками. – И раз уж мы начали разбираться, я хочу еще спросить. – Он чуть нагнулся, словно собираясь ее поцеловать, но она продолжала. Один из вопросов ее детства, но она смутно чувствовала, что им всем нужно найти ответы, прежде чем начнется ее взрослая жизнь. – Почему норки чрезвычайно живучи?

      – Еще одна загадка?

      – Нет. Я просто хочу знать.

      – Почему норки чрезвычайно живучи? Какой странный вопрос. – Они пошли дальше. Он решил, что она не хочет, чтобы он ее поцеловал. – Норки вредные и злобные паршивки, – объявил он, не слишком довольный своим ответом.

      – И поэтому они чрезвычайно живучи?

      – Очень