К строевой – годен!. Михаил Серегин

сверкали, кепочка отутюжена, звездочка на лбу горит. Почти как у Пушкина: «…месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит…», но то про Царевну Лебедь сказано.

      Сержант Никодимов, так он представился капитану, оценил кроссовки Валетова долгим жадным взглядом.

      – Надевайте тулупы и шагом марш за сержантом, – скомандовал капитан.

      – А как же джинсы? – Фролу было жаль штаны, замененные на старую форму.

      – Гражданку носить в части не положено.

      Фуфайка на Простакова не полезла, пришлось нести в руках. Фрол же, надев свою, сразу в ней затерялся основательно, без какой бы то ни было маскировки. Просто получилась ходячая фуфайка с головой.

      – А другого размера нет? – недовольно проворчал он. – Я в ней, как пугало огородное.

      – Ничего, ничего, солдат должен вызывать чувство паники у противника.

      – Так прежде, чем я окажусь лицом к лицу с противником, я всю Российскую армию распугаю.

      Капитан остановился, задумавшись, и глубокомысленно произнес:

      – Нашу армию таким не напугаешь, она и не к такому привычная.

      Глава 5

      АВИТАМИНОЗ

      Протопав вокруг плаца в колонне по одному, новобранцы вошли в подъезд трехэтажного здания.

      Один солдат со штык-ножом на поясе стоял около тумбочки, другой мыл длинный прямой коридор.

      – За мной, – скомандовал сержант большому и маленькому.

      Пацаны потопали по казарме в самый конец. По обе стороны от коридора – койки, койки, койки.

      Фрол к радости для себя заметил наволочки на подушках. Комфорт.

      От общей массы коек два десятка кроватей были отделены символической фанерной перегородкой. Если в основной части казармы солдат не было, то здесь кипела жизнь.

      Фрол и Алексей с радостью для себя обнаружили еще с десяток обритых наголо пацанов. На всех была армейская форма. Никто на кроватях не валялся, все сидели на табуретках и отходили от ужина.

      Увидев Простакова, кто-то тихо присвистнул.

      – Твоя, – Никодимов указал пальцем на Простакова, затем на койку. То же он проделал и по отношению к Фролу, определив ему место над сибиряком. – Присяга у вас через две недели.

      Ближе к девяти вечера к молодым вошел прапорщик. Широкое, как сковорода, лицо с толстыми губами и лоснящимися щеками, с глубокими кисточками морщин около карих узких глаз и красным, вероятно, никогда не бледнеющим носом излучало в пространство любовь к ближнему, если он в форме, желание помочь, если он в форме, даже возможность налить в стакан водяры, но если… Да-да, только тогда. Может быть, время от времени прапорщик становился сволочью, но только по службе. Такое доброе лицо не может принадлежать гаду.

      Кто-то гаркнул:

      – Встать, смирно!

      Все вскочили с табуретов, побросав кто устав, кто иголку с ниткой.

      – Вольно, садись, – крякнул недотраханный офицер или перетраханный солдат, что одно и то же – в результате прапорщик получается.

      Подразделение запахов плюхнулось на мягкие места.

      – Новенькие, пошли со мной, – прапорщик обратил внимание на неудачные