Песнь Самайна. Влада Владимировна Мишина

как будто замедлилось, и Рогнеда не почувствовала, а, скорее, услышала склизкий звук железа, прорезающего плоть.

      Она повернула голову, и удивлённо посмотрела на стрелу, торчащую из её плеча.

      Северянка резко втянула ртом воздух, и повалилась на листья.

      Рогнеде показалось, что она оглохла. По крайней мере, ей ничего не было слышно, кроме собственного тяжёлого дыхания.

      Зато звуки с лихвой заменяла боль. Слепящая, растекающаяся волнами от плеча по всему телу.

      Северянка с трудом приоткрыла глаза.

      Над ней склонился Ивар, яростно разрывающий свою рубашку на полосы и что-то орущий.

      Рогнеда чуть повернула голову, и едва не потеряла сознание от такого простого жеста.

      Лис по-прежнему был рядом. Смотрел внимательными жёлтыми глазами. Вот оно, золото! Не померещилось ведь!

      «Беги», – Рогнеда сложила пересохшие губы в одно короткое слово.

      Но лис не повиновался. Только продолжал смотреть на свою спасительницу.

      – Я убью тебя! Это из-за тебя! – яростно крикнул Ивар, бросая разорванную рубашку и снова берясь за лук.

      «Беги…» – слабея, повторила Рогнеда.

      Ивар выстрелил.

      Лис так быстро увернулся, что северянке показалось, будто он расплылся в воздухе.

      Сын старосты выстрелил снова.

      Лис изогнулся, и стрела вонзилась в дерево.

      С каждой новой стрелой Ивар двигался всё медленнее, а лис всё быстрее.

      Наконец, зверь развернулся и побежал прочь от охотника. Он так быстро растворился между деревьями, что казался истинным лесным духом.

      «А лапа то, здоровая…» – отстранённо подумала Рогнеда, и это стало её последней связной мыслю перед тем, как она погрузилась во тьму.

      Дикая Охота

      Локка воротился в избу старицы только к следующей ночи.

      Охота продолжалась весь день, и озверевшие от неудачи в поимке лиса жители стреляли любого зверя, что попадался им на пути.

      В избе вымотанного кузнеца ждала скорбная картина: на столе, с которого грубо были сметены тарелки и лучины, лежала Рогнеда.

      На лице её не было ни кровинки, а грудь, как показалось поначалу Локке, не вздымалась от дыхания.

      Рядом, уронив голову на руки, сидел сын старосты.

      – Я не хотел… Она бросилась, она… – бормотал он, подняв на кузнеца покрасневшие больные глаза.

      Локка в один шаг подскочил к дочери и прижал руку к её шее.

      Под его пальцами медленно, едва ощутимо трепетала жилка, толкая кровь.

      Кузнец быстро осмотрел наспех перевязанное Иваром плечо дочери, из которого всё ещё торчала стрела.

      – Боялся вынимать, – запинаясь, пояснил сын старосты. – Чтоб кровью не истекла.

      – Вон, – с плохо сдерживаемым гневом прошипел Локка.

      Ивар, пошатнувшись, вскочил на ноги.

      Ещё никогда кузнец не выглядел так чуждо, так страшно, будто он явился из мрачных сказок о северных варягах, которыми Ивара пугала в детстве мать.

      Сын старосты попятился к двери, но из избы не вышел. Не мог уйти. Не простил бы потом себе.

      Но, для Локки, с того момента, Ивар