Вспомни меня. Книга 1. Виктория Мальцева

превращающимися в малиновые.

      – Это аллергическая реакция, – констатирует Рыжая. – И похоже, сильная.

      Умник кладёт руку себе на лоб и выдаёт протяжное «У-у-у» – как будто хоронит уже кого-то, Рыжая отступает на полшага назад. Я припоминаю, что такое аллергическая реакция – это не должно быть заразно, но в режиме выживания лучше принять меры предосторожности.

      Спустя ещё минут десять у Цыплёнка появляется отдышка, а через час мы видим первые судороги.

      – Ей крышка. Без медицинских препаратов мы ничего не сделаем, – с прискорбием сообщает Рыжая.

      В ней есть определённая доля чёрствости – это я уже успела понять, но сейчас ей так же тяжело быть свидетелем нелепой смерти, как и нам с Умником.

      – Предположим, что мы – часть эксперимента, – рассуждаю вслух. – Пусть у него разные цели, но все они объединены словом «социальный». В таком случае, наша смерть не является целью, она может быть только побочным эффектом. Поместив нас в суровые условия выживания, они должны были позаботиться дать шанс тем, у кого есть смертельно опасные заболевания. То есть, если, к примеру, у человека астма или больное сердце – у него должны быть при себе лекарства, снимающие приступ. Это как… уравнять его шансы на выживание и борьбу за место в социуме с остальными.

      – Если бы это было так, ещё пару часов назад над нами кружил бы вертолёт с командой спасателей.

      – И весь эксперимент сорван? Двадцати людям стёрли память, представляешь объём работы?

      – Это не хирургическое вмешательство – ни у кого нет шрамов на черепе.

      – Даже если использовали гипноз, не думаю, что это так просто.

      – И сьто? Про медикаменты? Продолжай! – напоминает мне Умник.

      – Про медикаменты… у неё должно быть что-то с тобой. При себе.

      – Может быть, – соглашается, наконец, Рыжая. – Обыщите её.

      – Я? – вытягивает лицо Умник.

      В общем, мне становится очевидным, что обыскивать подругу придётся самой.

      В течение всего последнего часа Рыжая восседает, скрестив ноги, в двух метрах от нас – на всякий случай, чтобы не заразиться. Умник всё это время гладит больную по голове, по мягким цыплячьим волосам. А я стараюсь не спрашивать себя, в чём моя проблема? По крайней мере, не сейчас. Я заставляла себя хотя бы взять подругу за руку, но так и не смогла. Потом мне пришло в голову, что за все последние дни я ни к кому другому не прикасалась. Ни разу. Мне это неприятно.

      И сейчас дотрагиваться до тела подруги – биосистемы, выделяющей тепло, мочу и фекалии, а также слюну и иное… – мне противно до такой степени, что я закрываю глаза и думаю о холодной воде в заводи.

      В её карманах ничего нет.

      – Посмотри бельё, – командует Рыжая.

      – Бельё давай ты! – рявкаю я в ответ, да так, что та аж деланно откидывает голову и спину назад.

      – Полегче, эй!

      Я пробую докричаться до сознания Цыплёнка, но оно какое-то невменяемое. То есть, оно как бы есть, она даже иногда открывает глаза, но словно не слышит ничего.

      И я представляю себе, как мы её хороним. Как вырываем большущую яму на берегу,