Принц Модильяни. Анджело Лонгони

получилась слишком длинная, как и говорил Чекко, она неестественная – но мне нравится этот эффект. Здесь нет правдивости – но, возможно, я ее и не ищу.

      Я смотрю на свое творение – и оно мне кажется потрясающим, как создание первого человека. Из природных материалов рождается существо, которое вовсе не совершенно.

      Мой страшный кашель продолжается. Когда Чекко подходит посмотреть на мою скульптуру, он спокойно улыбается и советует мне прекратить работу, но не из-за недостаточной красоты результата, а из-за моих страданий.

      Прошло десять дней моего пребывания в Пьетрасанте. Я просто разбит.

      Работа идет медленно, я часто делаю перерывы, чтобы отдохнуть и опустить руки в лед. У Чекко он всегда припасен. Он тоже всю жизнь старается снять воспаление рук с помощью льда. Меня утешает, что и его молодые ассистенты иногда прибегают ко льду, чтобы уменьшить боль.

      – Амедео, ты устал. Ты действительно хочешь закончить эту скульптуру?

      – Конечно.

      – Тебе понадобится еще десять дней, если будешь продолжать работать с такой скоростью.

      – Ничего страшного.

      Чекко смеется и указывает мне на накрытый стол, где стоит бутылка вина, хлеб, фокачча, сыры, колоннатское сало и салями.

      – Пойдем перекусим.

      Я откладываю молоток и резец и направляюсь вместе с Чекко к столу, где нас ждут его помощники. Он кладет руку мне на плечо.

      – Знаешь, что мне в тебе нравится? Упорство.

      – Это хорошо?

      – Если не переусердствовать.

      Я улыбаюсь и иду под жарким солнцем, которое вот уже несколько дней неистово печет. Я голоден и предвкушаю скорое наслаждение от наполненного желудка.

      Вдруг двор начинает кружиться, земля уходит из-под ног, меня бросает из стороны в сторону, я опираюсь на руку Чекко, у меня подгибаются колени, в глазах темнеет, я спотыкаюсь и падаю. Дальше я ничего не помню.

      Меня отнесли в тень, положили лед на лоб, запястья и на шею. Один юноша держит мои ноги приподнятыми, а другой обмахивает меня газетой. Мне жарко, я вспотел, я весь мокрый. Чекко встревоженно наблюдает за мной.

      – Как ты?

      – Не знаю.

      Я пытаюсь встать.

      – Не валяй дурака, не двигайся. Скажи мне, что ты чувствуешь.

      – Мне не хватает дыхания… мне жарко… очень жарко.

      – У тебя есть боль в груди?

      – Нет.

      – Ты уже падал в обморок?

      – Нет. Точнее, да, один раз, в Венеции.

      Сердце колотится, дрожь в груди распространяется на руки и шею. Я стучу зубами, но не от холода, у меня бесконтрольно трясется нижняя челюсть.

      – Ты белый как полотно.

      Ноги потеряли чувствительность. Я пытаюсь ими пошевелить, чтобы понять, могу ли я ими управлять.

      Чекко теперь выглядит больше разозленным, чем обеспокоенным.

      – Ты упрям. Когда плохо себя чувствуешь, нужно остановиться. Именно это мне в тебе не нравится. У тебя нет чувства меры.

      – Я хочу закончить.

      – Об этом не может быть и речи.

      – Мне уже лучше. –