Принц Модильяни. Анджело Лонгони

в Виареджо, Кастильончелло, а может, даже и в Пизе.

      – Ты мечтаешь добраться до Пизы – а я до других стран.

      – А ты знаешь, что итальянское искусство – лучшее в мире? Если хочешь уехать, поезжай во Флоренцию. Ты был во Флоренции?

      – Нет. Но Флоренция совсем близко.

      – Когда решаешь уехать, нужно это делать постепенно. Если ты хочешь, чтобы тебя запомнили, нужно подготовиться. И не говори мне снова эту чепуху, что у тебя нет времени! Ты должен ждать столько, сколько потребуется. Однажды мы найдем продавца картин – и будем только и делать, что наблюдать, как растут наши дети.

      – Оскар…

      – Замолчи! Мы будем выставлять свои работы на выставках в известных галереях, наши фотографии появятся в журналах. Люди, глядя на нас, будут говорить: «Это Гилья, художник, а это Модильяни…»

      Я обрываю его:

      – Чахоточный.

      Оскар резко поворачивается, хватает меня за шиворот и со всей силы толкает к дереву.

      – А ну, прекрати! Ты понял?

      – Оскар…

      Он снова встряхивает меня и прижимает к шероховатой коре дерева. Кора царапает мне спину.

      – Ты понял или нет?

      – Да.

      – Я больше не хочу слышать, что ты чахоточный. Даже в шутку. Жизнь – серьезная штука, не стоит отпускать глупые реплики. Знаешь, что я могу умереть раньше тебя? Если я упаду с подмостков на верфи или меня придавит грузом в порту, думаешь, будет разница? Откуда ты знаешь, что я проживу дольше тебя?

      – Хорошо, я понял.

      Оскар не отпускает меня.

      – Мой отец умер молодым. Думаешь, он знал об этом заранее? Ты болен, но ты не знаешь, когда придет смерть. Так что перестань молоть ерунду и просто живи!

      Оскар наконец отпускает меня и возвращается к своему мольберту под палящим солнцем. В этом его жестоком поведении я почувствовал ту же любовь, что проявляла мама возле моей кровати, когда я болел. Нет на свете двух других настолько разных людей – и все же они похожи в своем желании прекратить повторение моих навязчивых мыслей. Ласка моей матери и гнев Оскара – все это проявления любви, столь необходимой мне.

      Семья

      Когда я захожу домой, моя сестра Маргерита даже не здоровается со мной. Она бросает на меня презрительный взгляд и удаляется в гостиную. Я слышу, как она намеренно повышает голос, обращаясь к матери:

      – Синьорино изволил вернуться.

      Повисает пауза, тишину нарушает мамин вздох. Я слышу ее голос:

      – Дедо.

      Я захожу в гостиную и чувствую напряжение. Маргерита с суровым лицом стоит рядом с маминым креслом.

      – Что такое?

      Мама мне слегка улыбается, но тут же становится серьезной. Маргерита определенно еще больше раздражена.

      – Что случилось?

      Маргерите не терпится заговорить, но она уважительно молчит, ожидая маминых слов.

      – Дедо, это правда, что говорят об Оскаре Гилья, с которым ты общаешься?

      – Правда – что?

      Маргерита возмущена: по ее мнению, мама начала слишком издалека, – и она решает вмешаться.

      – Конечно, это правда. Думаешь, он тебе все расскажет?

      – Оскар