Когда мы танцевали на Пирсе. Сэнди Тейлор

приходилось стряпать в тесной кухоньке, на видавшей виды плитке, а больше не придется. Я чуть не расплакалась. Странно – ведь следовало ликовать. Бренда заметила, что у меня слезы на подходе, и выдала с интонацией мудреца:

      – Это на тебя красота так действует, Морин. От красоты порой хочется плакать, да?

      Я вытерла глаза:

      – Ты права, Бренда. Да, наверно, права.

      – Никаких слез, – сказала мама. – Сегодня счастливый день.

      – Счастливый-то счастливый, – Бренда гнула свое, – да только ведь и от счастья плачут, разве нет?

      Мы с мамой переглянулись и покачали головой. Мама шагнула к Бренде, присела на корточки, взяла ее мордашку в ладони.

      – Обещай мне, солнышко, что не переменишься. Никогда-никогда.

      – Постараюсь, – сказала Бренда.

      Мама сняла с крючка пальто:

      – Мне пора на работу, девочки.

      Ох как жалко! Побыть бы маме еще в этой чудесной кухне!

      – А может, сегодня не пойдешь, мам?

      – Нельзя, Морин. Иначе моим работодательницам придется самим убирать свои гостиные. Куда это годится?

      – И куда, мама? – спросила Бренда.

      – В том-то и дело, что никуда не годится, доченька.

      – Потому что у богатых руки не такие, как у бедных? – предположила Бренда.

      В ответ мама помахала руками перед Брендой.

      – Пожалуй, так и есть, милая.

      – С ума сойти! – воскликнула Бренда.

      – К чаю я вернусь, а вы пока слазайте на второй этаж. Мы с папой займем переднюю спальню, вам остаются две другие. Можете немножко поссориться – кому какой владеть.

      Мы поцеловали маму и наперегонки помчались по лестнице – шагали через две ступеньки. Оказалось, новая спальня мамы с папой выходит на улицу. Из тех, за которые мама разрешила немножко поссориться, одна выходила на боковую стену соседского дома, а другая на задний двор. Идеальный обзор, подумала я и крикнула:

      – Чур, я буду спать здесь!

      – Ладно, – сразу согласилась Бренда. – Мне все комнаты нравятся, и любая сойдет.

      – Спасибо.

      Я шагнула к окну. Передо мной лежал длинный газон – самый настоящий! Вдоль газона бежала дорожка, упираясь в деревянный сарайчик. На Карлтон-Хилл у нас вместо газона был просто клочок утрамбованной земли, а вместо сарая – яма для угля под убогим навесом. Здесь же вдобавок я увидела раскидистое дерево – красивое само по себе, оно нависало над забором, и казалось, по его крепким ветвям можно съехать прямо на соседский участок. Помню, я долго смотрела вниз, на клеточки газонов, разделенных заборами, и удивлялась новому ощущению – будто вот-вот случится нечто чудесное. Будто еще немножко – и моя жизнь изменится навсегда.

      Глава третья

      Дядю Фреда я недолюбливала, потому что он говорил с моим папой грубо и наставительно. От него только и слышно было: «Пэт, найди работу, Пэт, найди работу». Правда, дядя Фред совал нам с Брендой пенсовики, ну и что из того? Я-то знала: он это делает не по доброте, а чтобы папу лишний раз уязвить: вот, мол, ты, нищеброд, даже сластей дочерям не купишь. Эти его подачки я всегда подкидывала папе на папиросы.

      Дядя