Когда мы танцевали на Пирсе. Сэнди Тейлор

же Господу Богу – жена.

      Папа выдохнул с облегчением:

      – Это истинная правда, доченька.

      А меня объяснение Бренды не удовлетворило. Господь посылает, ха! Нет, здесь всё куда сложнее. И я непременно выясню что да как.

      – Ладно, Бренда, допустим, ты права. Но ведь как-то же младенец попадает к маме в животик?

      – Бог вдувает его через соломинку, – не моргнув глазом, выдала Бренда.

      – Глупости, – отрезала я.

      – Ничего не глупости. Верно, папа?

      – Кто тебе это сказал, милая?

      Бренда прикусила губу:

      – Не знаю.

      – Потому что это чепуха, – объявила я.

      Бренда не сдавалась:

      – Ну а как, по-твоему, они в животик попадают? Как?

      – Я пытаюсь выяснить. Уже давно выяснила бы, если б ты хоть на минутку закрыла рот.

      Теперь мы обе буравили папу глазами. Он молчал, и мы в один голос воскликнули:

      – Ну папа!

      Он присел на корточки и стал возиться со шнурками ботинка – будто все никак не мог правильно их завязать. Наконец откашлялся и говорит:

      – Вы лучше у мамы спросите, девочки.

      – Сам знаешь, что она не ответит. Ведь не ответит, а, папа?

      – Ну-ка напомните папе, сколько вам лет?

      – Мне почти девять, – сказала я.

      – А мне скоро семь, – похвасталась Бренда.

      – Вот стукнет тебе шестнадцать, Морин, тогда и спросишь.

      – ШЕСТНАДЦАТЬ!

      – Да, не меньше.

      – Значит, это что-то запутанное, про младенцев? – рассудила Бренда тоном столь серьезным, что мы с папой так и прыснули.

      – Да, родная, очень-очень запутанное.

      – Так я и думала, – мрачно подытожила Бренда.

      Папа вдруг пустился бежать.

      – Айда за мной, девочки! Будем скатываться со склона!

      Ну и вот, этим мы полдня и занимались вместо того, чтобы выяснять насчет детей.

* * *

      Позднее мы с Моникой сидели рядышком на качелях.

      – Знаешь, я спросила папу, а он обещал рассказать, когда мне стукнет шестнадцать. Только я все равно не верю ни в аиста, ни в сиделку с черными мешками.

      Моника перестала раскачиваться, откинула свои рыжие косы и говорит:

      – Мне кажется, в этом деле без пиписки не обходится.

      Я даже лицо прикрыла ладонью – так мне стало гадко.

      – Ты правда так думаешь?

      – Да, Морин.

      – Но с чего ты это взяла?

      Моника почти улеглась на качелях. Теперь ее косы едва не подметали землю.

      – Просто мозгами раскинула.

      – Я никогда не видала пиписки.

      – А я видала.

      – Да ну?

      – Я видала братишку голеньким, когда он был со-всем малыш.

      – Ну и на что она похожа?

      – Она… она похожа… – раздумчиво начала Моника.

      Я ее оборвала:

      – Слушай, мы еще не ужинали, так что ты лучше пока не рассказывай.

      – Как знаешь.

      – По-моему, нам про это еще гадать и гадать, Моника.

      – Точно, Морин.

      Отныне