Избранные произведения. Том 3. Абдурахман Абсалямов

Откуда?

      – Из Москвы. В восемь вечера будет здесь. Надо приготовиться к встрече и успеть на аэродром.

      – Папа уже летит на самолёте! – не верила своим ушам Мунира. – Какое счастье!

      Суфия-ханум быстро переоделась, накинула белый передник. Мунира, собрав в охапку книги и бросив их в угол дивана, засуетилась.

      – Мама, поставь, пожалуйста, утюг, я сама буду гладить папину пижаму.

      – А чем же мы его угостим? – забеспокоилась Суфия-ханум. – Он ведь любит горячие перемячи[12] с катыком.

      – А у нас нет катыка…

      На лице Муниры было столько огорчения, что Суфия-ханум не могла удержать радостного смеха.

      – Я купила целую банку.

      – Какая ты у меня догадливая! Дай я тебя поцелую.

      В половине восьмого за ними пришла райкомовская машина, и они помчались на аэродром.

      В просторном зале ожидания было несколько человек. За стеклянной перегородкой сидел дежурный.

      – Скажите, пожалуйста, самолёт не опаздывает? – спросила Мунира.

      – Самолёт не казанский трамвай, он не может опоздать, – сказал дежурный с простодушной усмешкой.

      До прибытия самолёта оставалось несколько минут. Суфия-ханум и Мунира вышли на площадку. Долгий июньский день ещё не кончился. Дул свежий ветерок, пахло бензином и полынью.

      Наконец показался самолёт. Сделав круг над аэродромом, он пошёл на посадку. Суфия-ханум и Мунира не отрывали от него глаз.

      Из кабины вышла какая-то женщина, за ней мужчина в штатском и только третьим – Ильдарский. Высокая, статная фигура в военной форме, открытое обветренное лицо, смелый взгляд и широкий с вмятинкой подбородок были так близки, так дороги Суфии-ханум, что она тут же забыла всю горечь долгой разлуки.

      – Мансур… – прошептала она ему одному слышным голосом, – милый, как мы тебя ждали!

      Дорогой, в машине, все трое говорили разом, и больше всех, конечно, Мунира.

      – Постой, Мунира, – улыбнулась Суфия-ханум, – не выкладывай папе все свои новости сразу. Пусть и для дома что-нибудь останется.

      Мансур Хакимович не сводил счастливых глаз с дочери. За те два года, что он не видел её, Мунира изменилась неузнаваемо. Перед ним вставало далёкое прошлое: восемнадцатилетняя порывистая Суфия и он сам в годы кипучей молодости…

      – Пусть говорит, Суфия, пусть.

      Улыбаясь и любовно посматривая на жену, он гладил руку дочери.

      Когда через полчаса Мансур Хакимович появился на пороге кухни в тёмно-синей пижаме, Мунира чуть не уронила вилку, которой доставала из кипящего на сковородке масла перемячи. Перед ней уже стоял не тот чуточку суровый и официальный с виду подполковник, которого они встретили на аэродроме, а её очень домашний, очень родной папа.

      – Что, иль отца не узнала, Мунира?

      – Если бы ты знал, папочка, как тебя сразу изменила эта пижама… – ласкалась девушка к отцу. И вдруг спохватилась: – Ой, мои перемячи, наверно, подгорели!..

      Чай пили долго. Отец с удовольствием

12

Пироги с мясом.