На краю одиночества. Карина Демина

Но почему? И не может ли случиться такое, что они просто-напросто ошиблись?

      Разный почерк. Разный тип жертв. Смерть быстрая, смерть медленная…

      Но допустить мысль, что в городе орудуют сразу двое убийц… даже для тихой провинции это чересчур.

      – С вами все в порядке? – мягкий голос Анны заставил очнуться.

      И Глеб честно ответил:

      – Нет.

      – Я вижу. – Она взяла его под руку. – Идемте. Вам не стоит здесь быть. Одному.

      Одному вообще быть не стоит. Глеб с этим согласился. А еще пошел за ней, потому что одиночество вдруг навалилось с новой силой. Оно было острым, как скальпель, которым отец рисовал на коже печати, в каждый слой добавляя каплю силы. И тьма опаляла, тьма пробиралась внутрь Глеба. Тьма обживалась в нем.

      – Мне не стоит… вам не стоит со мной…

      – Бросьте. – Анна открыла калитку. – Каяться поутру будете. Если будете. Возможно, стоит целителя вызвать? – В голосе ее звучало сомнение.

      – Не думаю, что приедет.

      – Здешний меня недолюбливает, – пожаловалась она, а у Глеба появилось острое желание целителя убить. Потому что нельзя недолюбливать пациентов. Это неправильно. С другой стороны…

      Отец обходился без целителя даже тогда, когда, заигравшись, едва не переступил грань. К счастью, Глеб отключился раньше, но потом… он прекрасно помнит процесс возвращения.

      Раз за разом. Вдох за вдохом. И кровь, которая никак не останавливалась. И боль. И слабость. И власть печатей, которых становилось все больше.

      – Глупцы утверждают, что нельзя ставить больше одной за раз. – Чудовище оставалось с ним, оно не позволяло другим подходить к Глебу, чтобы никто ненароком не украл и крупицу его боли. – Но это лишь говорит о слабости их. Правда же состоит в том, что чем сильнее человек, тем больше он способен вынести.

      Тогда Глебу казалось, что тьма раздирает его изнутри.

      Она иногда позволяла ему уснуть, правда, наполняла сны кошмарами, из которых он выбирался в не менее кошмарную явь.

      – Садитесь, – его толкнули, и женские руки потянулись к пиджаку. – Раздевайтесь. Я, конечно, не целитель, но тоже кое-что могу… Почему вы такие упрямые?

      – Мы? – надо сосредоточиться на реальности, иначе Глеба опять утянет в кошмар.

      А он выбрался. Сбежал. Выбрался и сбежал, потому что если бы остался, его бы не стало первым.

      – И Никанор никогда не мог признать, что тоже смертен. То есть способен заболеть. Он до последнего не позволял себя лечить, держался на ногах даже с жаром… как же, он ведь мужчина… Иногда мне хотелось его побить.

      – И вы…

      – Женщинам нельзя бить мужей.

      – А мужьям?

      – Общество уверено, что это не битье, а воспитание. – Она склонилась над его рубашкой. – Нет, Никанор никогда не позволял… но у него были в производстве дела. Я порой читала. А от прочитанного лишалась сна. Почему-то наше общество склонно полагать, что во всех семейных бедах виновата женщина. Однажды его клиентку убили. В самом начале, когда у него не было еще имени, да и клиенты… супруг