Возвращение Орла. Владимир Алексеевич Фадеев

им?

      – Попам. Знаешь, что у нашей церкви был запрещающий список из сотен славянских имен? Вот целому народу имена и поменяли. А у вас даже прозвища нерусские – Семён, Аркадий, Африка…

      – Ну, это так… баловство.

      – Нет, Сенечка, не баловство. Поменяли человеку имя – поменяли человека, не узнать. Юра – футболист, а Сенечка – поэт. Разные люди. Это же азбука.

      – Но в этой же азбуке и другое: собственно, жизнь – это изменчивость. – Семён не с Катей спорил, а как будто проверял на правильность какие-то свои мысли, поэтому и подливал, и подсыпал. – Не меняется мёртвое. Вот придёшь на это жёлтое поле через две недели, а оно белое. Тоже не узнать. А если бы каким-то надприродным усилием осталось жёлтым, то его не стало бы вовсе уже на следующий год.

      – Есть изменчивость, дело божье, а есть подмена, чертовское. Не путай. И человек от одуванчика немного всё-таки отличается.

      – Немного.

      – Смейся, смейся… У человека, знаешь, есть такая штучка, душа называется.

      – Как же, слышал.

      – Тогда, наверное, слышал и то, что за эту штучку там, наверху, – кивнула на небо, – и воюют. Почему?

      – Тонкая энергия, они ей питаются, мясо им не по зубам, вот и воюют.

      – Физики, одно слово… Душа – это такой золотой ключик, волшебная палочка, которой, будь он у одуванчика, можно его превратить в розу, а можно и в лопух, не за две недели, конечно, а за сто лет запросто.

      – А зачем в лопух?

      – Наверное, кому-то, у кого эта волшебная палочка в руках, лопушиные души вкуснее одуванчиковых, одуванчиковые, а тем более розовые, ему, как ты говоришь, не по зубам. Только у нашего одуванчика такой души нет, ему хоть тысячу лет говори, что он лопух, не услышит, и будет каждую весну вырастать одуванчиком. А у нас есть.

      – К сожалению?

      – Почему? К счастью! Но счастье – это не леденец во рту, это… это, – она и руки включила, сотрясая растопыренными пальцами перед раскрасневшимися щеками, но слов всё никак не находилось, – знаешь, когда у тебя крылья начинают прорастать, это не просто же щекотно под лопатками – это мука…

      Немного успокоилась, хотя видно было, что осталась недовольна невысказанностью.

      – Вот так ключик и работает: поменяли имена народу – подменили народ.

      – А почему ты думаешь, что не к лучшему? – провоцировал.

      Катя так посмотрела, что Семену стало стыдно.

      – Сколько вы, мозги нации, самогону на брата взяли?

      – Ладно, ладно… Так что, мы теперь – не мы?

      – Успокойся, мы – ещё мы, но уже не те. Слава богу, остались ещё…

      – Олеги да Игори? Тоже одних пижонов называют… хотя… хотя сначала их называют, а потом уже под этими именами вырастают пижоны.

      – Вот видишь… Да я не про людей даже – остались реки, деревни, они только и держат, они и помнят. Города ведь тоже в клички попрятали, улицы… слава Богу на все пламенных Либкнехтов не хватило, а то была бы сейчас наша Коломна какой-нибудь Бухаринкой, причём про самого Бухарина никто бы не помнил, а все искренне бы считали, что от того Бухаринка, что живут