Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы. Сесил Скотт Форестер

другим тоном.

      – Наверное, я ошибаюсь, сэр, – сказал Хорнблауэр, – но мне казалось, что та же инструкция касалась и двух других, потерпевших кораблекрушение.

      Даже капитан не волен нарушать Адмиралтейские инструкции.

      – Я приму это во внимание, – сказал Кром.

      – Я отправил покойника на корабль, сэр, – продолжал Хорнблауэр, – в надежде, что вы, быть может, разрешите похоронить его как следует. Эти галисийцы рисковали жизнью, чтобы его спасти, и, думаю, сэр, будут чрезвычайно вам признательны.

      – Папистские похороны? Я распоряжусь, пусть делают что хотят.

      – Спасибо, сэр, – сказал Хорнблауэр.

      – Теперь касательно вас. Вы сказали, что имеете чин лейтенанта. Вы можете служить на этом корабле до встречи с адмиралом. Тогда он решит. Я не слышал, чтобы «Неустанный» списывал команду, так что формально вы можете числиться в его списках.

      Вот тут-то, когда Хорнблауэр еще раз глотнул горячего грога, дьявол и попытался его искусить. Юноша до боли радовался тому, что вновь очутился на королевском корабле. Снова есть солонину и сухари, а нут и фасоль – никогда. Ступать по корабельной палубе, говорить по-английски. Быть свободным. Свободным! Очень маловероятно, что он еще когда-нибудь попадет в руки к испанцам. Хорнблауэр с мучительной ясностью вспомнил беспросветную тоску плена. И все, что от него требуется, – день или два подержать язык за зубами. Но дьявол недолго искушал его. Хорнблауэр еще раз отхлебнул горячего грога, отогнал искусителя и посмотрел Крому прямо в глаза:

      – Мне очень жаль, сэр.

      – В чем дело?

      – Я здесь под честное слово. Я дал слово, прежде чем покинуть берег.

      – Вот как? Это меняет дело. Здесь вы, конечно, в своем праве.

      То, что британского офицера отпустили под честное слово, было настолько обычно, что не вызывало расспросов.

      – Вы дали слово в обычной форме? – спросил Кром. – Что не попытаетесь бежать?

      – Да, сэр.

      – И что же вы решили?

      Кром, конечно, и думать не мог повлиять на джентльмена в таком личном деле, как честное слово.

      – Я должен вернуться, сэр, – сказал Хорнблауэр. – При первой возможности.

      Он оглядел уютную каюту. Сердце его разрывалось.

      – По крайней мере, вы сможете пообедать и переночевать на борту, – сказал Кром. – Я не рискну приближаться к берегу, пока ветер не уляжется. При первой возможности я отправлю вас в Корунью под белым флагом. И я посмотрю, что говорят инструкции об этих пленных.

      Было солнечное утро, когда часовой форта Сан-Антон в бухте Корунья доложил офицеру, что британское судно обогнуло мыс, легло в дрейф вне досягаемости пушек и спустило шлюпку. На этом ответственность часового кончалась, и он праздно наблюдал, как офицер разглядывает тендер, плавно идущий под парусами, и белый флаг на нем. Тендер лег в дрейф на расстоянии чуть больше ружейного выстрела. К изумлению часового, на окрик офицера кто-то встал в лодке и отвечал на чистейшем галисийском диалекте. Подойдя по приказу офицера к причалу, тендер высадил