Венецианский аспид. Кристофер Мур

и схватившись за оскорбленную железу писькодержащею рукой. – Больно. Гадкий раб! Гадкий!

      Я отступил в дальний угол койки, на которой лежал, и оборонительно съежился.

      – Где я? Как я сюда попал? Ты кто? Зачем ты мне отросток хочешь отчекрыжить?

      – Я не хотела. Я просто подтверждала твой завет с Б-гом твоей крайней плотью.

      – Послушай, безумная деваха, у меня уже есть завет с Господом, и он таков: я не упоминаю, что он набил мир подлецами, мудачьем и прошмандовками, а он в ответ не суется своими клятыми лапами к моей письке. Отношения у нас напряженные, но рабочие, если не считать… – И тут я вскочил на ноги и двинулся на девушку, невзирая на ее мясницкий нож. – Слышь, а ты часом не русалка, снова ставшая человеком, нет? А то я всякое слыхал. – Я схватился за подол и вскинул ее юбки, чтобы выявить наличие хвоста. – Ой, – тут же сказал я. Не обнаружив хвоста, я отпустил юбку и попятился. – Ну, даже если ты не русалка, панталоны дома все равно носить надо. А то люди решат, что ты распутная.

      У меня вдруг закружилась голова, и я в забытьи рухнул обратно на койку.

      – Говенный из тебя раб получится, правда? – сказала она.

      – Я вымотан, милочка. Убери ножик и дай дяде отдохнуть. Да и тост придется очень к месту. Я одной сырой рыбой питался… – Сколько? Я пощупал себе подбородок. На нем отросла уже далеко не щетина. Должно быть, прикованным в подземелье я провел не меньше двух недель.

      Она, похоже, на меня посмотрела хорошенько впервые, и я заметил, как глаза ее в тревоге расширились. Нож она отложила на стол, отодвинула шторку, закрывавшую другой край постели, и кивнула:

      – Тогда туда.

      Хотя в доме было тепло, я весь дрожал, поэтому залез туда, как велели, и она подоткнула под меня еще подушек.

      – Да, поесть бы тебе не помешало. Я хлеба принесу с сыром – а может, и сладкого вина, если осталось. Мне придется тебя прятать у себя в комнате, пока не поправишься, а потом можно будет с папой знакомить. Поэтому веди себя тихо.

      – Тихо, – повторил я.

      – Похоже, ты долго пробыл в воде. Выплыл из кораблекрушения? Сбежал с галеры через борт в отчаянье? Таких, случается, выбрасывает на берег, только они уже не дышат.

      Я решил, что пока лучше не открывать ей, что я был послом королевства, которого больше нет, бывшим рабом короля Британии и супругом его царственной дочери, покойной королевы почти трети Европы.

      – Я трубадур. Плыл в Англию. Наше судно наткнулось на риф и затонуло.

      – Я не слышала, чтоб тут суда тонули.

      – Ну, это ж далеко отсюда случилось, нет? Оттого я столько и провел в клятой воде, пока меня не выбросило – куда, кстати?

      – Ты на острове Ла Джудекка, в доме ростовщика Шайлока. А я – Джессика, его дочь.

      – А я – твой отец, – произнесла гора тряпья из угла комнаты.

      – Ебать твою неопалимую купину! Это еще что? – Только подумаешь, что страх в тебе истощился, что тебя ничем не удивить. А вот поди ж ты.

      Оно шевельнулось.

      – А, это слепой нищий Гоббо, –