Россыпь. Геннадий Конюков

на улицу, и тогда за наилучшее было миновать его стороной. Он важно вышагивал на своих кривых ногах, заложив руки за спину, одухотворённо улыбаясь, раздувая ноздри и щуря глаза, и если бы сейчас кто из пацанов попался ему, он не преминул бы «понюхать табак».

      День был как день. Путь в Залив открыт. Братцы в полном сборе на берегу.

      – Чур не водогрей! – заорал Воробей, срывая с себя рубашонку.

      – Чур не водогрей!

      – Чур…

      Тот, кто последним выкрикивал своё «чур», обязан был первым окунуться в воду.

      На этот раз «водогреем» оказался жизнерадостный Ранжил. Пока его душил смех, все уже откричали своё «чур». Надо сказать, этот парень смеялся всегда, везде, всему подряд, и, если бы взять, например, и показать ему палец, он бы укатился от хохота. Когда он смеялся, его нос туго обтягивался кожей и блестел, а на губах появлялись слюни.

      – Как вода, Ранжил?

      – Тёпленькая!

      – Врёшь!

      – Крест на пузе! – божился Ранжил.

      Друзья покрывали себя мокрым песком и бросались в воду. Купались, само собой, голышом. Ныряли – кто дальше, плавали «по-собачьи» и «по-морскому», и даже немного «в размашку».

      – Цапля, сделай «английский поплавок»!

      Цапля охотно исполнял номер. Он набирал воздуха в лёгкие, нырял и, охватив колени руками, ждал, пока его не вытолкнет на поверхность. Всплывание происходило через несколько секунд, причём одним местом вперёд.

      Публика приходила в веселье, а Ранжил «умирал».

      На этот раз в довершение номера Воробей с размаху поставил на «поплавок» печать ладошкой, после чего Цапля перевернулся обратно, встал на ноги и, недоумённо оглядевшись, произнёс:

      – Хвастуны!

      Слово «хвастун» считалось самым ругательным словом в компании.

      Все смеялись.

      – Хвастуны! – ещё раз промолвил Цапля, выбредая из воды. На полпути до берега он вдруг остановился, точно натолкнулся лбом на невидимое препятствие, и оцепенел, переменившись в лице. Тревога мгновенно передалась остальным – все разом, как по команде, прекратили купаться и воззрились на берег.

      На крутояре, усмехаясь, раздувая усы, стоял, как изваяние, Санга. Жестом руки он призывал их продолжать купаться.

      Никто не шелохнулся.

      – Давай поплавок! – сипло рассмеялся Санга.

      Ни движения. Тогда Санга медленно спустился вниз, поднял чьи-то брошенные на траву штаны. Из кармана тех штанов достал свистульку, повертел в руках, размышляя над её предназначением и, жмурясь, посвистел с таким насмешливым видом, точно это была не свистулька, а постыдная соска. Из другого кармана тех же штанов он неожиданно вытащил окурок, а затем спички. Радостное изумление озарило лицо Санги.

      – Чей штаны? – поинтересовался Санга.

      Воробей побледнел.

      Засим было гробовое молчание. Видимо, поняв, что ответа ему не дождаться, Санга на виду у всех стал собирать остальные штаны. Это было откровенной, неслыханной