Россыпь. Геннадий Конюков

не та худоба, а мужик в силе. Кешка тоже теперь был уже далеко не парнишка. Он был удивлён, что Жамьян мгновенно узнал его, тогда как сам, не будь остановленным, наверняка прошёл бы мимо.

      – Откуда и куда путь держим, земляк, если не секретно? – Жамьян наконец отпустил кешкину руку.

      – Да уж какой секрет! Домой еду, отец плох. От брата телеграмму получил, вызывает срочно.

      – Вай-вай, болеет или как?

      – Сам не знаю, Костя не сообщил.

      Жамьян сочувственно поцокал языком.

      – На город, значит… Автобус утром ушёл. Так-то частником можно, но они тоже по утрам едут. Ночевать надо…

      – Гостиница-то работает?

      – Зачем тебе гостиница?! Обижаешь, земляк. Ночуй у меня, моя Баирма будет рада!

      – Но ты же куда-то направлялся…

      – А… – махнул рукой Жамьян – никуда не направлялся… так просто. Промышлял… – непонятно хохотнул он.

      – Как здоровье-то? – поинтересовался Кешка, когда они вышли на улицу. Жамьян шагал непринуждённо, слегка припадая на одну ногу.

      – Здоровье ничего, ладно. Лама лечил. Шибко хороший лама.

      Они какое-то время шли по главной улице, в одном из магазинов Кешка купил яблок и бутылку вина, а дальше Жамьян повёл его закоулками со сплошными лужами. Кешка, выбирая сухие места, невольно стал примечать дорогу обратно, чтобы завтра утром без проблем выбраться к автобусной остановке.

      Наконец, они уткнулись в тупик и остановились у ворот. Жамьян, как показалось Кешке, с опаской открыл калитку.

      – Баирма дома…

      С той же нерешительностью, что и калитку, он открывал дверь в избу.

      Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что в этом доме прочно поселилась нужда. Само жилище трудно было назвать домом – это была обыкновенная «засыпнушка», утеплённая опилками и обшитая горбылём. Вопреки уверению Жамьяна, Баирма оказалась не столь радушна. Она долго и нешуточно что-то выговаривала Жамьяну на своём языке и, казалось, была готова прибить его мухобойкой. Кешка ничего не понимал из происходящего, тем более её речь, и чувствовал себя так, точно был соучастником Жамьяна в каких-то неведомых грехах. Он уже было собрался развернуться и выйти, как, наконец, Баирма сменила гнев на милость, и Жамьян представил его:

      – Это Запрягаев Кешка… Иннокентий, вернее. Мой земляк. Друг из детства, – добавил он для большей убедительности.

      Баирма посмотрела недоверчивым изучающим взглядом на Кешку. Когда же тот достал из дипломата вино, она мгновенно преобразилась.

      – Проходите, пожалуйста, Иннокентий… Как будете по батюшке?

      – Ильич.

      – Проходите, пожалуйста, Иннокентий Ильич, будете гостем. Просим извинений за беспорядок. – Она кинулась вытирать стол, усыпанный битыми мухами. На столе вмиг появились разнокалиберные чайные чашки.

      В избе было душно, откуда-то явно натягивало злостной тухлятиной. Когда Жамьян, приподнял крышку и заглянул в кастрюлю, стоящую на полу возле печи, источник зловония определился. Баирма