Судьба на роду начертана. Владимир Волкович

сама. Имя, каких в этом городе отродясь не давали детям. Имя, напоминающее о далекой, жаркой стране на берегу теплого моря, о диковинных плодах, которые она никогда в своей жизни не пробовала.

      Аля назвала свою дочь Оливией.

      Она с тревогой ожидала, как воспримет Борис рождение дочери, ведь он так хотел сына. Но он даже обрадовался, дочь вносила какую-то нежность и таинственность в его представление о детях. Зима кончилась, и победная весна стучалась в заклеенные окна. Борис писал, что они уже идут по Германии. В один из таких теплых солнечных дней случилось то, что разделило ее жизнь на две неравные части.

      Пожилая почтальонша, которая всегда приносила ей письма от Бориса, в этот раз как-то неуклюже, зацепив стойку, протиснулась в ворота и, не глядя в лицо, вручила конверт. Потом согнувшись, поправив на плече тяжелую сумку, быстро, быстро ушла. Аля поблагодарила, взяла письмо и даже не посмотрела на него, на руках крутилась и капризничала дочка. Наконец, успокоив дочь, воткнула ей в рот соску-пустышку, посадила на скамейку и только тогда взглянула на письмо. Сердце бешено заколотилось, вместо треугольника конверт, незнакомый почерк. Она трясущимися руками разорвала непослушную бумагу. Строчки запрыгали перед глазами: «Ваш муж Борис Шаталов… погиб».

      Солнце померкло… небо раскололось… она закричала, потом завыла, упала на рыхлый, мокрый снег и царапала его одеревеневшими пальцами. Неизвестно сколько прошло времени, очнулась, громко плакала замерзшая на скамейке Оливия. Аля схватила дочку, прижала к груди:

      – Одни мы теперь остались, доченька, нет уже нашего папы.

      И слезы ринулись из глаз ее, и запричитала, и забилась в истерике. Такой застала ее вернувшаяся с работы мать. Она увидела конверт и сразу все поняла. Обняла Алю с дочкой и повела в дом, посадила на диван. Оливию уложила в кроватку, а сама вскипятила чай, заварила покрепче и поставила на стол перед дочерью, уже час смотревшей куда-то в пространство пустыми, безумными глазами.

      Целую неделю Аля не могла прийти в себя: то плакала навзрыд, то сидела каменная, упершись в стену невидящим взглядом. Потом вышла на работу, оставив Оливию на попечение матери. На заводе ей стало легче – знакомые участливые лица, люди, с которыми она проработала уже четыре года, и многие из которых, так же как и она, потеряли близких.

      Теперь у нее осталась только дочка, как память о дорогом человеке, с которым и пожить-то как следует не успела.

      Чтобы отметить Победу, начальство организовало банкет, наверное, впервые за всю войну. Аля сидела рядом со строгой табельщицей, которая проработала на этом заводе уже двадцать лет. Выпили водки уже по третьему разу, все захмелели. И тогда пожилая женщина, обняв Алю за плечи, сказала слова, которые сразу нашли отклик в душе ее:

      – А ты, девонька, не верь, что он умер, а жди его и думай о нем. В жизни все бывает, и мертвые воскресают.

      Лето подкралось незаметно. В том победном году лето на Урале стояло жаркое… Холодильников не было. Только крупы хранились, да овощи с огорода. Город за эти годы почернел,