Пути новейшей русской прозы. Учебное пособие. А. В. Татаринов

судьбу в границах общенационального конфликта, но и подготавливает форму оценки новейшей истории, эстетически определяет идею вполне определенного поведения.

      Такой значимый сюжет не должен остаться в изоляции. Саня в романе Веры Галактионовой «Спящие от печали» всего лишь младенец, рожденный русскими родителями, оставшимися в постсоветском Казахстане, но в его образе – иная точка зрения на необходимые перемены в отечественной жизни: не мальчик-революционер в границах политической партии, а новый русский мессия должен вырасти, чтобы уготованный врагами апокалипсис стал преображением, а не гибелью.

      Людмила Улицкая в «Зеленом шатре» предлагает своего коллективного Александра, пребывающего в мире литературы, музыки, философии, знающего о неисправимой беде государства и готового выехать в иные страны, чтобы сохранить себя. Три Саши – три разных пути в рамках одного большого сюжета, способного выйти за пределы литературного процесса. Три России – революционная, христианская, интеллигентская – готовы вести борьбу за читателя. Выявить смысл и содержание этого стремления – поднять современную литературу над приписываемой ей мелочностью задач.

      Единый сюжет может быть совсем другим. О «новом реализме» в «Книгочёте» (глава «Клинический реализм в поисках идентификации») автор начинает говорить с подчеркнутой несерьезностью: Шаргунов, Сенчин, Данилов, Елизаров, сам Прилепин были часто пьяны, находились в веселой агрессии, в «бурном социальном ребячестве», лозунги выкрикивали, в литературные и политические драки с удовольствием ввязывались, и как-то без специальных трезвых усилий пошел слух о «новом реализме». Рубанов, Гуцко, Садулаев стали товарищами, много беседовали, слухи, перерастающие в манифесты и статьи, стали усиливаться. Вроде и нет никакого «нового реализма», есть лишь отдельные хорошие писатели.

      Но тут же Прилепин в более серьезном тоне говорит о признаках оформившегося искусства: отрицание постмодернизма, критическое отношение к действительности, интерес к советскому канону, антилиберальный настрой, пребывание на разных полюсах идеологии – и в «Завтра», и в «Новом Мире». Чем ближе финал главы, тем сильнее желание автора сказать, что именно «новые реалисты» (а ведь вроде бы их нет!) ставят самые точные диагнозы, не отличаются литературным сектантством и явно хотят завоевать поле российской словесности. Будет так или нет, – посмотрим. Но консолидация сторонников и оппонентов вокруг «нового реализма» уже принесла свою пользу русской литературе, сделала разговор о ней теоретически значимым.

      У меня при чтении новейшей прозы сформировался свой единый сюжет. Вспомним русские романы двух последних лет: «Математик» Иличевского, «После конца» Мамлеева, «Синяя кровь» Буйды, «Всякий капитан – примадонна» Липскерова, «Пражская ночь» Пепперштейна, «Ворон белый» Крусанова, «Информация» Сенчина, «Описание города» Данилова, «Русский садизм» Лидского, «Человек звезды» Проханова, уже упоминавшиеся