Русь святая – 2. Владимир of Владимир

и на радостях четверть приговорил, которую с города вёз домой. Лёд ещё тонкий был, вот его кобылка и провалилась под лёд, а он сердечный распластался на санях и ничего не чует. Лошадёнка тварь Божия, беду чует, все на лёд выбраться пыталась, да только где там, копыта выставит, а подними лёд и подламывается. Животина умная, всё к берегу скочит сердешная, а за ней сани, так в пробитую полынью и ушли, а с ними и мужик. Коли принял бы в меру и сам спасся и лошадь из беды може вытянул. Так энтот бедолага, перед смертью воды нахлебавшись, весь скрюченный был, как застывшей.

      – Бры, страсти какие рассказываешь Силантий Петрович. – Староста брезгливо потряс своими плечами на бабский манер: – Поганая смерть утопленника. Раз так Господь решил, может и к лучшему, что утопленник нажрался до беспамятства. Я припоминаю ентот случай и кумекаю, чем то он прогневил Бога. – Рассуждал как бы сам с собой староста.

      – Прогневил. Бог милостив, как говорится из огня, да в полымя. – Только там наоборот было, закоченел в проруби грешник, да его и в ад, к чертям на сковородку. – И урядник засмеялся своей шутке, остальные перекрестились.

      – Так что вы скажете про нашу покойницу, Силантий Петрович? – Вернул разговор в нужное русло наш жандармский подполковник.

      – Ну что тут скажешь, она хош бы и задеревенела, только положение рук говорит о её расслабленности на момент смерти. Вот извольте видеть ссадину в волосах, из под сбившегося чепца видно. Може кто её огрел вначале, а уж за тем в воду кинул. – Довольно разумно рассуждал урядник.

      – Может она просто гулять пошла, да поскользнувшись упала с утёса. Может она и не в воде зиму пролежала, а только теперь при паводке в воду попала. – Высказывал предположение староста.

      – Не, коли по вашему рыбы её не поели бы, скорее дикие звери растерзали бы. – резонно заметил урядник.

      – Тело погрузили в лодку и поплыли в сторону бывшей усадьбы Федькиных.

      Выбравшись из лодки, Владимирский скорым шагом зашагал по раскисшей тропинке, любуясь силуэтами лошадей, выпущенных на весеннее солнышко в огороженные загоны. За загонами красовалось новое здание конюшни, выложенное из красного кирпича, изготовленного на заводе Владимирского, как впрочем и все остальное, двери, окна и даже черепица все производилось у нашего героя. Туда-то к конюшне, наш герой и направлялся. На ногах его были хромовые сапоги, буквально отсыревшие от мокрого снега, а на плечах бушлат морского образца, но не морской, пошит по заказу, на голове офицерский кепи, старого образца. Владимирский вдруг застыл как вкопанный, сердце его замерло, когда он услышал знакомое до боли ржание Янычара. Арабский скакун пасшийся среди кобыл, побежал ему на встречу иноходью, выгнув шею, перемахнув через ограждения упёрся своей мордой в грудь хозяина. Владимирский не сдерживая чувств, целовал и гладил умнейшее из животных, приговаривая:

      – Ну что соскучился? Я по тебе тоже скучал. Ты настоящий друг, друзья не продают за бабский