Но случается чудо. Екатерина Златорунская

Сухая. Часто сворачивал с пути, чтобы посмотреть очередную деревню. Везде было одно и то же: несколько кирпичных домов, большая часть – деревянные, главный большой магазин с продуктами и промтоварами. Козы, куры, утки, коровы. Отец и сын или пара дедов за ремонтом машины, дети на велосипедах, бабки на лавках возле дома. Все удивленно смотрели на них.

      Ей хотелось в Ниццу, Париж, Рим, Амстердам. Она рассказывала ему: «А я читала, а я смотрела, а Нина прилетела…» Он никуда не хотел. Давай начнем путешествовать после сорока. После сорока? Я буду старая. Ты что? Откуда у тебя такие представления о старости. А разве нет? Я хочу сейчас. Молодой и красивой.

      Часто он ездил в районные суды, ночевал в гостиницах. Звонил ей: «Со мной живут таракан и клопиха». Она взвизгивала от отвращения. «Ну зачем ты так? Таракан Тотоша, а клопиха Марфинька. Привезу их к нам, заживем все вчетвером. Я им обещал». Такие у тебя глупые шутки. Он смеялся. Да это не шутки. Ему хотелось говорить долго-долго. У нее затекала рука. Она говорила: «Приедешь, и нечего будет рассказывать». Ты устала? Ну ложись спать скорее.

      Он был особенно нежный и счастливый там, в чужих гостиницах. Она это чувствовала, и ей было почему-то грустно.

      Один раз приезжал его друг Мохнатая Шапка. И правда, в шапке, ужасно немодный, маленький, лысый, с усами. На ужин пошли в итальянский ресторан. А водка есть? Ну какое вино, что мы, девочки? Смеялись, читая меню. А что это? А это? Да это какая-то бабская вся еда. Пошли отсюда.

      У себя на кухне жарили мясо и картошку, ели и пили с жадностью. Вспоминали каких-то однокурсников, кто где с кем сейчас. Ближе к ночи разговор крутился по кругу, выходили курить в подъезд, возвращались обратно, слушали песни Летова.

      Утром пошли в Кремль. Было холодно, промозгло. Смотрели усыпальницу Рюриковичей в Архангельском соборе, потом поехали на Воробьевы горы. Шел редкий снег, как-то косо, в сторону. Шапка просил себя запечатлеть то на фоне университета, то – бюста Ломоносова. Вечером он уехал.

      Возвращались с вокзала на метро. Она злилась:

      – Тебе нужно купить хороший пиджак, водолазку, новые очки, пальто. А ты так одеваешься, мне неловко. И друг твой Шапка.

      – Да, друг мой – Шапка. Я буду Новый Пиджак, а он Старая Шапка.

      Он смеялся, ему было почему-то смешно:

      – Зачем мне быть красивым, вот ты у меня красивая, пусть ты будешь красивая.

      Она любила магазины. Замирала у витрин: платья, платки, свитера, юбки, сапоги. Он всегда ждал ее снаружи примерочной. Она звала его – ну как? Он всегда одобрительно кивал: «Красивая ты, тебе все идет».

      Перед свадьбой он купил ей дубленку, черную, с каракулевым воротником. Дубленка оказалась ноская, и она ходила в ней и после развода.

      Ссорились из-за его диссертации: он не хотел защищаться и работал на полставки. Простой преподаватель, а дураки всякие… Они не дураки. Дураки. Зачем мне это звание? Что оно мне даст? Статус? Ну какой статус? Такой. Ну аргументируй, какой статус? Такой статус, что тебя никто не уважает, а будут уважать. Ты рассуждаешь, как дура. Конечно, я дура. Да,