Признание в любви. Борис Гриненко

трепетала, просилась в полёт, в прямом и в переносном смысле, моя душа. Наконец, мы первый раз действительно вместе. Летим за подарком. Примет ли? Сидим рядом, сидели рядом и раньше, но не одни, а как зрители в театре, это не в счёт. Правда, один раз были вместе в кафе, вот там как раз хорошо, что не одни, а с Ахматовой. В результате мой курс, теперь надеюсь, что наш, на юг, в Геленджик. Отчего туда – вернувшиеся из отпуска приятели сказали: «Народу там мало».

      При взлёте, она взяла меня за руку. Я было обрадовался, но выяснилось, что она просто боится летать. Когда узнал почему, всё равно радости не убавилось. Не легко прогнать улыбку – рядом любимая, и я позволяю себе думать, что взаимно. И вот над нами чистое небо. У меня внутри тоже чисто и светло. Внизу леса, реки, города – но, трижды мысленно перекрестился, до них далеко. Томительное и одновременно радостное ожидание праздника.

      Упорная, надоедливо общительная, соседка пополняет свои знания – донимает кроссвордами. Человек открывается в общении – Ира показывает мне новую черту, не может не помочь постороннему, даже в мелочах. Заодно удивляюсь эрудиции – практически на все вопросы ответила.

      Из аэропорта тороплюсь, едем на такси, сидим на расстоянии друг от друга. Шутку бы сюда, но не идёт. Сидим, как не знаю кто… а ведь так оно и есть, не знаешь – кто ты. В неведении и доехал. Хорошо, что Ира рассказывала про Джулию Робертс в фильме «Красотка» – я не успел посмотреть.

      Осень не поздняя, нас не обманули, в смысле отдыхающих, их практически нет. У самой воды – двухэтажная гостиница в зелени, свободные номера. В Ирин я поставил букет хризантем. Почему их – накануне, на её столе из кучки распечаток программ выглядывал сборник японской поэзии, обложку украшали эти цветы. В японском языке Солнце и хризантема пишутся одним иероглифом, и так совпало, что в сентябре отмечается праздник этих цветов. Они олицетворяют счастье и долголетие (надеюсь, что именно последнее мне и понадобится). Стоим, молчим, друг на друга не смотрим, глядим в окно, там море шумит о чём-то своём, и мы стесняемся открыть свои тайны. Прилетела со мной… а я боюсь спугнуть то, что спустилось к нам, вдруг улетит, боюсь не то, что коснуться, – слово сказать. Оно стало далёким и неподъёмным, как со дна этого моря. Странно, с моим-то опытом. Волны бегут, вырастают у берега и с шумом набрасываются на него, спешат смыть захваченную с собой «пену дней». Как много накопилось ненужных встреч – за один раз не убрать. Стараются унести всё в глубину прошлых лет. Не задумывался раньше, сколько там было никчемного.

      – Волны всегда торопятся, потому что одиноки, – говорю я о себе, – одиночество в толпе.

      – И всегда опаздывают. Когда одна приходит на берег, другой уже нет, – поворачивается ко мне, в глазах вопрос. Тянутся секунды, я не решаюсь, и она продолжает.

      – Никогда не поздно уйти из толпы. Следуй за своей мечтой, – потом вспомнил, что так, кажется, советовал Бернарда Шоу. Как он вовремя.

      Электричество разряжается, руки сами касаются любимых плеч, ожидание на лице меняет улыбка – разрешение сделать шаг