Святость над пропастью. Лейла Элораби Салем

мере: и рассветы, и закаты, а легкие наполнялись живительным чистым воздухом.

      Поправив здоровье, святой отец обратным путем возвращался в Ярослав, где уже был назначен капелланом главного центрального прихода; это означало, что отныне ему предстояло служить как в тихой духовной обители, так и вести мирскую, отличную от первой службу. По утрам совершая молебни, Дионисий направлялся в университеты и колледжи читать лекции по философии, после обеда навещать больных и умирающих в госпиталях, а позже – по возвращению в обитель, вести вечерние службы и выстаивать полуночные молитвы. Спал он мало, отдыхал и того меньше: каждая свободная минута была на вес золота, оттого еще более ценилась. Бывало, перед сном, Дионисий садился за письменный стол, освещенный одной керосиновой лампой, и писал: стихи, труды духовные – на латинском языке, с именем Господа на устах. Ложился почивать перед рассветом, чтобы вскоре пробудиться к заутренней.

      Такое положение, столь тяжкий, враз легший на его плечи груз пошатнул и так слабое здоровье святого отца. Бледный, похудевший, с темными кругами под глазами, этот двадцатидевятилетний человек выглядел гораздо старше своих лет, и в том же году, едва заняв место капеллана, Дионисий отправил письмо архиепископу Жозефу Бильчевскому с просьбой разрешить выйти из ордена, ибо «ноша сия ныне не под силу», – объяснил молодой капеллан свое решение. Архиепископ незамедлительно ответил: в послании к Дионисию он горько сожалел о таком его решении, однако неволить не стал, ибо слухи о немощи капеллана долетели до Львова.

      Дослужив до окончания срока, в новом – 1908 году отец Дионисий покинул, теперь уже навсегда, орден францискано-реофрматоров».

      Рука застыла в воздухе, освещенная серым светом лунного луча. Отец Дионисий плотнее закутался в сутану, с тупым выражением огляделся по сторонам. До его тяжелого сознания стали долетать скользкие-неприятные мысли: зачем все это надо, для чего он пишет о своей жизни, если все равно творимые им деяния рассыпались во прах, а жизнь в любой миг могла окончиться здесь – в холодной тусклой камере? От легких воспоминаний и тягостных лишений, от столь грустной безысходности, жалости к себе и близким, разрываясь сердцем, святой отец тихо заплакал в ночи, его всхлипы медленно тонули в звуке, доносившегося с улицы.

      В коридоре раздались торопливые тяжелые шаги. Кто-то повернул замок, дверь открылась и в камеру ворвался желтоватый свет от десятка ламп из коридора. Отец Дионисий быстро вытер ладонью слезы, размазав грязь, и вытянулся в немом ожидании. Двое офицеров поманили его следовать за ними, бросив вместо ответа:

      – Возьми с собой рясу.

      Святой отец покорно побрел за офицерами по зеленым коридорам, в руках словно щит держал черную сутану – единственное, что оставалось с ним от прошлой жизни. Пройдя длинную цепочку поворотов, они подошли к выходу, но чуть отойдя в сторону,