Святость над пропастью. Лейла Элораби Салем

высохшая рвотная масса – весь нехитрый завтрак. Святой отец, увидев вошедших, хотел было привстать и сказать что-то, но сил у него не осталось и он издал слабый стон.

      – Что с ним? – раздался в тишине молодой голос.

      – Скорее всего, поднялась температура, – со знанием дела вторил ему хриплый голос.

      – Может, стоит позвать врача или дать лекарство?

      – Чтобы о том донесли начальству? Нет, только не мы.

      – Так что с ним делать? Старик вряд ли имеет силы подняться к инспектору.

      – Он, ясное дело, не сможет и поэтому к инспектору поднимешься ты, скажешь: так и так, поп занемог, прийти не сможет.

      Молодой офицер вышел исполнять поручение, вскоре вернулся в сопровождении врача. Доктор осмотрел больного, сделал укол и прописал с неделю давать ему аспирин и отпаивать горячим чаем.

      – У него слишком слабое здоровье, лучше не волновать его, – сказал перед уходом врач.

      На следующий день рано утром в камеру к больному заглянул инспектор. Отец Дионисий чувствовал себя немного лучше, хотя слабость до сих пор донимала его ослабленное, немолодое тело. Лицо его – бледное, с запавшими щеками казалось старше, чем два дня назад: казалось, святой отец постарел за время болезни лет на десять. Для инспектора принесли стул и он сел напротив больного, с жалостью и простым человеческим волнением взглянул тому в глаза. Отец Дионисий привстал, хотел было что-то сказать, но тугой свербящий комок сдавил горло и он долго исходил хриплым кашлем, покуда инспектор не велел напоить его горячим чаем.

      – Вам лучше, гражданин Каетанович? – заботливо поинтересовался он, когда кружка опустела.

      – Да.., немного голова кружится, но лихорадка отступила, – ответил, чуть запинаясь, святой отец, ощущая какую-то неловкость перед инспектором за свое не ко времени приключившееся недомогание.

      – Вам позвать врача?

      – Думаю, в том нет необходимости, но лишь об одном прошу… если можно.

      – Чего бы вам хотелось?

      – Я по состоянию здоровья вряд ли смогу скоро как раньше приходить к вам и рассказывать о своей жизни. Но время идет, скоро суд и мне вновь хочется стать свободным. Моя просьба – это бумага и карандаш – напишу все, что не досказал позавчера…

      – Хорошо. Вам выдадут, сегодня же, листы бумаги и карандаш. Выздоравливайте.

      Инспектор удалился, а одинокий Дионисий остался лежать на жесткой скамье, мучаясь от саднящей боли в горле, смрадного запаха, холода и грязи; ему хотелось вымыться, облачить тело в чистую одежду, лечь в теплую мягкую постель, и давнишние воспоминания о благословенных днях и годах снова окутали его приятной пеленой. Когда-то у него было все, ныне – ничего; все хорошее, все доброе лежало, поверженное в прах; может, скоро конец, а, может, нет.

      На следующий день в обед инспектору принесли два листа, взгляду сразу бросился прекрасный почерк, слова, связанные в предложения,