Последняя любовь Хемингуэя. Валерий Борисов

же могли увидеть в Хемингуэе, алкоголика. Но у Адрианы сладко замирало сердце, когда Хемингуэй с поднятой рюмкой, молча обращался к ней и пил за нее. Другие не понимают его действия, не видят, что он в этот момент молча говорит только к ней. В его молчаливом обращении было что-то ритаульное, многозначительное и непонятное. Но как все романтично! Недаром, так тревожно-сладостно замирает ее сердце от неизвестности будущего. Пусть он чаще наливает в свой бокал вина или виски, пусть такое состояние у нее длится как можно дольше. Как приятна восемнадцатилетней девушке такая неопределенность! Какие романтические мечты она порождает! И как страшно… Но об этом Адриана старалась не думать.

      Мэри за столом больше молчала. Вниманием Хемингуэя овладели графиня Аспазия и барон Франчетти. Афдера, в редкие мгновения не занятости Хемингуэя разговором, пыталась обратиться к нему. И он ей коротко отвечал. Но главное внимание Хемингуэй уделял Аспазии, с которой не виделся много лет. Мэри понимала, что сейчас не она здесь главная фигура и скромно молчала, изредка отвечая на любезности барона.

      Зоркая Аспазия не могла не заметить, что Хемингуэй часто бросает взгляды на Адриану и поднимает рюмку в ее сторону, как бы приветствуя ее. На правах старой дружбы, она спросила об этом Хемингуэя прямо и открыто. Для такого вопроса у нее были все основания, заложенные прошлыми встречами:

      –Что это за девушка, на которую ты постоянно смотришь, Папа?

      Хемингуэй склонился к ее уху и прошептал:

      –Эта девушка – мое вдохновение.

      Аспазия сразу же все поняла:

      –Тебе, как всегда, необходимы вино и женщины. Только в них ты находишь себя и свое вдохновение.

      –Ты права, как и десять лет назад. Мне они необходимы, как автомобилю бензин. Своего горючего давно не хватает. Нужна принудительная подпитка.

      –У тебя хороший вкус сохранился до старости. – С улыбкой одобрила его новый выбор Аспазия.

      Видимо, она не испытывала к Хемингуэю чувство ревности – их любовь осталась в прошлом. Но осталась. Вернее, законсервировалась. И вряд ли кому-то из них нужна любовь десятилетней сохранности. Любовь всегда свежа. И они оба это прекрасно понимали. А ревность – дурной запах от прошедшей любви. Поэтому не стоит глубоко ворошить прошлое – им надо уметь ностальгически наслаждаться.

      –Ты снова права, графиня. Люблю все качественное.

      И Хемингуэй неудержимо засмеялся от своих слов. Аспазия тоже засмеялась. В этот раз на его смех последовала только улыбка, сидящих рядом. Чтобы все смеялись – надо, чтобы все слышали, что сказано. А никто не слышал его перешептывания с графиней.

      Но их разговор слышала Мэри. Каким-то особым женским чутьем она разобрала, что говорил Хемингуэй гречанке. И у нее впервые открыто шевельнулось чувство ревности. Но не к Аспазии, – она для Эрнеста пройденный этап, а к итальянской графине, открывающей новый этап его вдохновения. Мэри напряглась и ее остренькое лицо, еще более обострилось.

      «Этап