Последняя любовь Хемингуэя. Валерий Борисов

указывать ему дорогу.

      –А он поет и ничего не видит!

      –Он все видит и поэтому поет. Скажи ему, куда хочешь ехать.

      Адриана подняла голову и крикнула гондольеру:

      –Эй, бамбино!

      Тот повернул в их сторону лицо, с выражением, будто впервые видит их в своей гондоле, и перестал петь. Он действительно ничего не видел. Видеть не входило в его обязанности.

      –Ближе к Сан–Марко.

      Гондольер поднял руку вверх, – все понятно, и снова запел, с отсутствующим лицом.

      Они лежали на дне гондолы и смотрели в темное небо, закрытое тучами. Он положил ей руку под голову, чтобы удобнее было лежать. Она положила свою руку ему на грудь, так надежнее. Над ними проплыла низкая арка моста.

      –Видишь? – Тихо сказал Хемингуэй. – Не все мосты затоплены.

      –Они не могут быть затоплены никогда. Наши предки знали, как строить.

      –Предки всегда умнее потомков.

      –Почему?

      –Потому, что они знают свои ошибки и учат своих детей не повторять их. Но, видимо, плохо учат. Человек обречен повторять ошибки предыдущих поколений. Чем больше поколений, тем больше ошибок. Поэтому предки умнее потомков.

      –Почему человек повторяет прошлые ошибки?

      –Он не может жить без ошибок. Без них, жизнь не интересна.

      –Не надо говорить пессимистично. В мире все прекрасно!

      –Да. Пока ты не думаешь об этом мире.

      –Давайте думать о себе…

      Она приподнялась над ним и поцеловала его. Впервые сама.

      –Как хорошо думать о себе…

      Гондольер перестал петь, и они почувствовали, как лодка ударилась о причал.

      –Прибыли.

      –Да. Уже поздно и мне пора домой.

      –Сейчас идем.

      Он встал, помог Адриане подняться. Одеяло и ведерко с недопитым вином остались в гондоле.

      –Скажи малому, чтобы отвез все обратно.

      –Сейчас. Отвезешь все обратно в «Флориан»! – сказала Адриана гондольеру.

      –Си. – Ответил тот, улыбаясь.

      Он помог выйти Адриане и Хемингуэю из гондолы. Хемингуэй расплатился с ним, а гондольер весело говорил что-то по-итальянски, видимо, желая им дальнейших успехов. Но Адриана не перевела его слова.

      Они вышли на Пьяцетту и пересекли мощенную булыжниками, холодную площадь. Зимний ветер снова разметал волосы Адрианы по лицу. Она пыталась их удержать рукой, но это не удавалось.

      –Не держи их. Пусть они летят впереди нас.

      Адриана послушно опустила руку. Они шли по площади, тесно прижавшись к друг другу.

      –Вот место, где немец стрелял в голубей…– Промолвила она.

      –За это мы его, наверное, убили. Или повесили. А если не его, то его брата или отца. Кто знает? Но точно, что-то нехорошее для него сделали.

      –Не надо вспоминать. Я случайно об этом вспомнила.

      –Да. Все мы варвары. В войну для нас нет ничего святого. Во время мира мечтаем о реванше.

      Они подошли к большому дому. Оставалось только дернуть ручку звонка или отпереть дверь своим ключом.

      –Поцелуйте меня на прощание?

      Хемингуэй