На обочине времени. Владимир Соболь

попросту зябко.

      – Вот, – наконец выдавил я из самой глубины своего измученного существа. – Пришел.

      – Тогда поужинай. Чайник на кухне, котлеты и картошка в холодильнике. На второй полке, в глубине, слева.

      – Уж как-нибудь отыщу, – ответил я.

II

      Вместе со справкой о незаконченном высшем образовании мне выдали и направление на какой-то незаметный завод имени годовщины начала новой исторической эпохи. «Свобода, парень, – прямым текстом объявили мне в деканате. – Не хочешь сюда – можешь отправляться на все четыре стороны». Я решил, что в нынешнем моем настроении совершенно все равно, за что получать деньги. Да, я не собираюсь пускать этот мир внутрь себя самого, но пристать к нему хоть каким-нибудь боком будет совсем не зазорно.

      Потому сложилось так, что сырым мартовским утром, спеша и оскальзываясь, перепрыгивая ямки, набитые раскисшим снегом, я приближался к очередному зигзагу моего не очень-то складного существования. Их было немало – поворотов и виражей, все и не упомнишь, и не перечислишь, но вот сейчас мне почему-то кажется, что основное чувство, которое я испытывал, увидев впереди очередной уклон или ухаб, – любопытство.

      Дверь была навешена криво, и верхняя петля взвизгнула, когда я втиснулся в эту будку. У ржавого турникета, как память об отошедшей зиме, на высоком трехногом табурете восседала уже оплывшая снежная баба. Бюст ее, стянутый вохровской гимнастеркой, вполне логично, подчиняясь силе земного тяготения, сползал туда, где в иные годы, возможно, обнаруживалась талия.

      Я был искренне вежлив, но охраняющая дама только зыркнула в мою сторону. Однако такой это был взгляд, что стоил получасового личного досмотра, исполненного другими людьми и в ином месте.

      – Меня должны ждать, – заметил я.

      Выражение мясистого профиля расшифровывалось однозначно: «Еще чего!» Право, я так и предполагал, что мне здесь будут не особенно рады.

      Но я выстоял едва ли больше пяти минут, как встречающий ввалился в противоположную дверь. Был он кругл и красен; забежав с улицы, потопотал ножками, обивая снег, и тут же крикнул мне через голову женщины-бойца: «Гомельский?» Я только кивнул, и он поманил меня за собой.

      Моих будущих хозяев мы ждали минут сорок. Центральная лаборатория объединения укрывалась в одноэтажном кирпичном сарае, пристроившемся справа от проходной. Цеховые корпуса уходили прочь тремя мощными колоннами, а вот интеллектуальная составляющая производственного процесса ютилась в каменной избе, постройки ну минимум столетней давности. На бетонных ступенях крыльца наросли уже весенние наледи, и сочившиеся капелью сосульки подстерегали неосторожных посетителей.

      Узкий коридор упирался в филенчатую дверь, многослойно закатанную каким-то подобием половой эмали. Поверх основной краски тонкая кисточка вывела серебрянкой: «Спектральная лаборатория». За дверью жужжала техника и гомонили женские голоса. Время от времени в коридор вылетали распаренные девчонки в черных халатиках. Мы с Олегом