На обочине времени. Владимир Соболь

игры. Это мальчишество, беспечное молодечество какими-нибудь идиотами может быть расценено в лучшем случае как пьяное хамство. И что же дальше, Боря, – исключение, волчий билет? Портить себе жизнь с самого начала… Пускай себе, – взлетал Голос фальцетом, – но зачем же другим?!. Родная, – снижался тембр к баритону, – при чем здесь другие? Здесь только свои… А притом, притом, – взмывал вверх, – что я тебе сто раз уже говорила…

      Голос начал дробиться, распадаться, стройный монолог расслаивался на случайные выкрики. Я взял бутылку, первую, что попалась под руку, налил стоящий рядом фужер до краев и выпил залпом. Это оказался коньяк, хороший, наверное, но очень крепкий…

III

      – Конечно, они испугались, – сказал Граф. – Откуда же им знать, что ты не стукач.

      – Но ведь и я эту компанию в первый раз вижу. А может быть, у них там через одного гэбэшники сидят.

      – Вот я и говорю – не хрен трепаться…

      Мы сидели у стола и закусывали. Я уже проглотил два раза по пятьдесят и начал понимать, что мир – не такая паскудная штука, каким он мне представлялся с утра. Затылок еще сжимала невидимая рука, но вещи и предметы уже понемногу занимали законные места и четко очерченные границы. Книги и бумаги мы сдвинули в сторону и на середину столешницы кинули кусок клеенки, на которую поставили хлеб-соль, бутылку, стаканы. В центр водрузили на деревянную плашку чугунную сковороду с омлетом, и отхватывали по очереди кусочки яйца, запекшегося вокруг чуть пережаренной колбасы.

      Надя принесла из кухни чайник и поставила на подоконник. Она приглянулась мне сразу, как только я увидел ее на дне рождения Графа. Пышненькая девочка, но крепенькая и очень домашняя. Хорошая подружка, что без лишних слов и на стол накроет, и закуску подаст, и выйдет вовремя, и водочки примет за компанию, не ломаясь. Ночевала ли она здесь или появилась лишь утром, я не знал. Как и не помнил, каким ветром меня сюда занесло.

      Граф объяснил, что нашел меня в Матвеевском садике. Топал себе по диагонали, сбежав из компании домой, и вдруг неожиданно натолкнулся на старого приятеля. Я полулежал на скамейке и негромко подхрапывал. Вел себя достаточно мирно, то есть ничего не починял, но никого и не трогал. Однако в ноябре ночевать на улице было чревато многими воспалениями. Да и, кроме того, на мое еврейское счастье, рядом непременно проехала бы «хмелеуборочная». Только бумаги в деканат из вытрезвителя мне и не хватало под самое распределение.

      Адреса моего он не знал, да и в любом случае тащить пьяного в коммуналку за полночь казалось делом бессмысленным. Посему он повел меня сюда. Повел?.. Да, как будто я даже сам передвигал ногами, хотя и закрыв глаза. А здесь он разложил мне раскладушку на кухне и укрыл сверху половичком.

      – Странно, что они тебя там не оставили. Идеология идеологией, а пьяного в ночь отпускать – не гуманно.

      Первый раз в своей короткой жизни я не смог из гостей добраться до дома. А ведь вчера мне казалось, что я прощался с Мишкой