На обочине времени. Владимир Соболь

навсегда. Может быть, сначала подумать.

      – Подумаю. До июня еще больше полугода.

      Так, сказал себе я, старательно разглядывая пожелтевший уже потолок, знаю, кто у нас лишний. Спросил у хозяина, где бы покурить, но он досадливо кивнул на пепельницу. Дурак упрямый. Вышел бы я за дверь, они бы тут живо объяснились без слов. Нет, вечно ему нужно было все договаривать до самой точки. Ну а раз так, я закурил свое «Солнышко» и принялся наблюдать, как колечки проходят одно сквозь другое, поднимаясь к побеленному потолку. Две темы вели мои друзья, каждый свою, но получалось, что, сталкиваясь, тезисы не отрицали друг друга, а дополняли. Тогда мне такой переход от аннигиляции к умножению показался совсем неожиданным. Лишь значительно позже я понял, как сложно и замысловато устроен подлунный мир.

      – Пробовать надо раньше.

      – А раньше не получается. Без согласия близких и ответственных.

      Теперь она уже не поддразнивала, а откровенно издевалась. Мишка замахал руками, разгоняя не то мой дым, не то ее слова.

      – Как ты можешь? Как ты можешь курить такую дрянь?

      – Другие не по карману.

      – Да я бы из принципа такое и в рот не взял.

      – А что такое принципы? – вкрадчиво спросила Елена. – Это когда нельзя, потому что не можешь?

      А это уже без меня. Проблема, может быть, общая, но в данном случае такая частная, что мне ее лучше и не знать вовсе. Я сунул окурок в пепельницу, соскользнул с подоконника, пробормотал «минуточку» и двинулся вон из комнаты, делая вид, что мне приспичило. Но в дверях столкнулся с Людмилой Константиновной, торжественно провозгласившей: «К столу!»

      – Нет, – сказал Смелянский. – Принципы – это когда уже и не хочется, потому что нельзя…

II

      Поначалу мне понравилась эта компания. Здесь собрались люди разного возраста и положения. Основной тон задавали люди солидные, удобно расположившиеся между четырьмя и шестью десятками лет жизни. Были молодые, относительно молодые конечно; я оказался самый маленький, если не ростом, то годами. Но тут же восседала и парочка поседевших патриархов, в свои семьдесят ловко закидывавшие в беззубые рты рюмку за рюмкой. Спиртного выставили много, и темп Яков Семенович задал резвый.

      Я, пожалуй, был даже рад, что хозяйка бдительно приглядывала за молодежью – всех от двадцати до тридцати пяти собрали за дальним концом стола – и не давала нам разогнаться. Доведись мне идти в ногу с мужчинами, думаю – вряд ли бы добрался до середины дистанции. Людмила Константиновна усердно дирижировала столом: то приказывала Моте перекинуть «оливье» с того края на этот, то кричала Пете, чтобы пустил по своему ряду грибы. Пышный был обед. А ведь в том, семьдесят первом, году буквально все приходилось доставать, выпрашивать, перекупать, тем не менее все столы ломились от снеди. Думаю, что никогда больше мне уже не увидеть такого изобилия. Дело не в деликатесах. Кто-то, должно быть, мог себе позволить выставить и красную рыбу, и черную икру, а где-то, наверное, закусывали французский коньяк и шотландское виски. Я в такие